Наука
Рак: лечение не до победного конца
Онкологи все еще пытаются добиться полной и безоговорочной победы над раком. Возможно, в этом кроется ошибка. Результаты новейших исследований подсказывают совершенно другую стратегию
Неизлечимо болен. Эти слова звучат как смертный приговор. Лишают последней надежды на жизнь. А ведь в самом начале лечения рака прогноз часто бывает благоприятным. Терапия действует, опухоль сокращается. Но затем страшный недуг возвращается. Иногда всего через несколько недель. Иногда спустя годы. Часто с метастазами. И на этот раз уже ничего не помогает. По статистике, в 2016 году только в Германии было около 224 тысяч больных раком, у которых не осталось шансов на исцеление: на них уже опробовали все известные методы лечения. Может, в этом и проблема?
Раковая опухоль не однородна по своему составу. В ней могут быть тысячи, иногда миллионы клеток с разными мутациями — на этом объемном изображении реального злокачественного новообразования различие показано цветом. Чем разнообразнее клеточный состав, тем сложнее и рискованнее терапия. Если она устраняет лишь один тип клеток, то этим усиливает остальные и освобождает для них жизненное пространство
Больные раком умирают как раз потому, что их лечат большими дозами сильнодействующих препаратов. Так считают некоторые исследователи. Нет, они не имеют в виду смертельные побочные эффекты. И не пытаются продвинуть сомнительные чудодейственные средства в духе «альтернативной» медицины. Онкотерапия, говорят они, вот уже несколько десятков лет преследует заведомо недостижимую цель. Причем совершенно неподходящими средствами.
Но обо всем по порядку.
Летний день в Берлине. Сегодня намечена встреча с доктором Карло Мейли. Как и у большинства людей, онкологические заболевания сразу ассоциируются у меня с химиотерапией. Ее суть в том, что больному внутривенно вводят в организм сильнейший клеточный яд, чтобы повредить как можно больше раковых клеток в опухоли. В чем тут ошибка?
«В наших представлениях о раке, — отвечает 47-летний Мейли. — Большинство считает рак чем-то вроде скопления стихийно растущих клеток. На самом деле злокачественная опухоль растет по определенным правилам». Он сравнивает развитие рака с эволюцией видов. Природа раз за разом создавала все более сложные формы жизни. Раковые клетки тоже постоянно совершенствуются.
«При прогрессирующем раке опухоль состоит из миллиардов клеток, — продолжает Мейли. — Причем среди них нет и двух одинаковых. Спрашивается, как реагируют разные типы клеток на химиотерапию?»
Сам доктор ни разу не лечил больных. На нем не белый халат, а рубашка и джинсы. К его кабинету ведет не больничный коридор, а дорожка, проложенная через комплекс частных вилл в зеленом районе Грюневальд. В одном из особняков второй половины XIX века находится офис Берлинской научной коллегии. Сейчас здесь над загадками рака ломают голову Карло Мейли и другие ученые — экологи и биологи, как и он сам.
Дарвинизм, азы теории эволюции: выживает сильнейший — тот, кто лучше других приспособился к внешним условиям.
«В точку, — говорит Мейли. — После химиотерапии в организме остаются раковые клетки, которые не смог повредить лекарственный препарат. То есть терапия оборачивается целенаправленной селекцией раковых клеток. Ситуация абсурдная: при рецидиве раковая опухоль уже состоит только из этих клеток, стойких к химиотерапии».
А какую альтернативу предлагает он?
«Нам стоило бы поменять ориентиры — не пытаться излечить от болезни, а продлить время ее течения, чтобы пациент не умер от рака, а мог жить с ним», — отвечает он.
Возможно, онкологии нужен импульс из другой научной сферы. Не стоит ли врачам радикально пересмотреть свой подход, чтобы спасти больше жизней? Кто такой Карло Мейли и другие герои этого репортажа? Будущие нобелевские лауреаты по медицине? Или авторы бесперспективной идеи, совершенно не применимой в онкологической практике? Ответ на эти вопросы зависит от того, кому их задаешь.
Сразу предупредим: в финале этого репортажа нас не ожидают никакие революционные прорывы в лечении. Это лишь рассказ о новом направлении в изучении рака. Клинические исследования, основанные на этом подходе, пока можно пересчитать по пальцам. Но число его сторонников растет.
Многие из них работают в США.
Бостон, медицинский кампус Лонгвуд. Город в городе. Кругом клиники, лаборатории, аптеки. По улицам снуют медработники в голубых халатах. Не умолкают сирены реанимобилей. А над всем этим возвышается небоскреб со стеклянным фасадом и надписью «Институт рака Дана-Фарбер». Это один из самых известных в мире центров исследования и лечения онкологических заболеваний.
Здесь Корнелия Поляк изучает рак груди — самую распространенную форму злокачественной опухоли у женщин. На экране в крошечном кабинете — изображение взятой на анализ ткани. Биопсия прогрессирующей карциномы молочной железы, объясняет исследовательница. Для наглядности она выделила каждый тип клеток своим цветом. Выглядит как россыпь разноцветного конфетти.
Корнелия Поляк часто ездит на Галапагосы. Именно после наблюдений, сделанных на этом тихоокеанском архипелаге, Чарльз Дарвин разработал теорию эволюции. Он заметил, что представители одного и того же вида, живущие на 200 соседних островах, отличаются друг от друга определенными признаками, развившимися в результате приспособления к разным условиям обитания. Хрестоматийный пример — галапагосские вьюрки. Все они произошли от одного предка, но клювы у них разной формы — в зависимости от типа пищи на острове. Узкие и заостренные — чтобы клевать насекомых. Толстые и тупые — чтобы лущить зерна.
«Этот принцип, по которому малейшая вариация сохраняется, если оказывается полезной, я назвал естественным отбором», — написал Дарвин в 1859 году в своей программной книге «Происхождение видов». Действие закона Поляк демонстрирует на примере разноцветных клеток опухолевой ткани. Каждый цвет обозначает спонтанную генетическую мутацию. В большинстве случаев новые вариации оказываются бесполезными. Но некоторые могут дать преимущество в конкурентной борьбе за пищу и жизненное пространство. Или повысить шансы на размножение.
Проба ткани на экране — нечто вроде моментального снимка. За считаные недели и даже дни картина может измениться. Большинство типов клеток вымрет. Но выжившие стремительно размножатся. Или будут готовы к завоеванию новых экологических ниш.
«Представьте, что опухоль — это корзина с пестрыми мячами, — говорит Корнелия Поляк. — Вот мы ее переворачиваем вверх дном, и мячи катятся в разные стороны».
Каждый мяч — это раковая клетка. Так она движется по лимфатическим или кровеносным сосудам. Некоторым удается закрепиться вдали от очага распространения. В мозге, печени, легких. Условия там совсем не такие, как в месте их зарождения. Например, химическая среда более кислая. Кислорода меньше.
Маховик эволюции приходит в движение. Чем лучше клетки-новоселы приспосабливаются к непривычным условиям, тем выше их шансы на выживание и размножение. А значит, именно они передают свои гены следующему поколению. У «потомства» происходят новые генетические мутации. Так могут выработаться свойства, дающие дополнительные преимущества раковым клеткам.
Что это значит применительно к лечению рака груди?
«Пока что наши данные позволяют лишь точнее прогнозировать исход терапии. Чем больше разноцветных мячей в корзине — то есть чем пестрее картина при диагностике, — тем хуже прогноз. Ни один препарат в мире не способен уничтожить все типы клеток. Резистентность к химиотерапии запрограммирована заранее», — объясняет Корнелия Поляк.