В вакуумном безмолвии космической бесконечности движется астероид номер 4741

Наука и жизньКультура

Астероид Лесков

Скоро сказка сказывается. А сказ и того скорее. В вакуумном безмолвии космической бесконечности движется астероид номер 4741. Имя его...

Доктор филологических наук Иван Пырков

Начиная разговор о гениальном русском писателе, 190 лет со дня рождения которого исполнилось в феврале этого года, ищешь глазами и сердцем отправную точку: от чего оттолкнуться, от какого урочного дня или событийного часа из недолгой, полной «всяческих терзательств», но такой творчески насыщенной жизни Николая Семёновича? Недаром ведь Лесков испытывал страсть к часам, собирал их, был их настоящим ценителем и даже подписывался иногда — Любитель часов. Так с какого же лесковского рубежа — во времени и пространстве — взять разбежку?

Может быть, восхититься редким солнечным деньком в Петербурге, когда Николай Лесков — уже известный писатель — мчится на санях, как он очень любил, весело глотая искрящийся морозный воздух, к другу и благодарному собеседнику Никите Севастьяновичу Рачейскову — «художному мужу», иконописцу-самородку. Далече жил мастер иконописи Рачейсков и быт вёл самый аскетичный. Сын Лескова Андрей Николаевич в проникновенной книге об отце вспоминал: «Отец, бывало, как выйдет из саней, прямо к окну — и залюбуется на него (своего друга. — Прим. авт.) через какую-то снизу подвешенную дырявую завесочку. Всего лучше была голова: лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, тёмные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворённая». Уж не образ ли Ивана Северьяновича Флягина, героя повести «Очарованный странник», зарождался-вырисовывался в подобные минуты у Лескова?

Или же махнуть на Орловскую землю, в тихое имение Панино, близ городка Кромы, в благословенное среднерусское лето — лето 1839 года? Кромы — город из Летописей, на кромке лесов дремучих укоренившийся, землю русскую берегущий, в одном ряду с Москвой и Тулой, с Курским почтовым трактом летописцами и историками поминаемый. Как зелено, как привольно здесь, как живописен бережок прозрачной речки Гостомли. И каких чудесных пескарей можно удить вместе с местными мальчишками. Поскорее бы забыть большой, но мрачноватый дом в селе Горохове, принадлежащий суровому и властному дяде Лескова — Михаилу Андреевичу Страхову, человеку весьма набожному, в дворянских кругах почитаемому, никаких возражений себе не терпящему. И имеющему о воспитании детей весьма своеобразное представление. Лесков, родившийся здесь, в Горохове, в детстве очень боялся молний, и чтобы развить в трёхлетнем мальчике «мужество», Михаил Андреевич однажды выставил племянника на балкон во время сильнейшей грозы и запер дверь. Но теперь можно выдохнуть с облегчением — все грозы над здешней речкой заканчиваются радугами, не нужно бояться и не нужно, кстати, денно и нощно готовиться к бесконечным домашним урокам — первоначальное образование Лесков получил как раз там, в дядином доме, от домашних учителей. И какая же это радость, оказывается, весело бежать с ореховым удилищем ловить гольцов и пескарей, болтать с друзьями, прислушиваться к иногда грубоватым, иногда по-народному метким и ёмким крестьянским речам. А ещё — пить воду из чистейшего родника, бьющего тут же, из бережка речного. Животворящая водица, чистейшая. Лескову — восемь. И он жадно впитывает, вбирает в себя сам дух и склад народного миропонимания. Он, может быть, впервые в жизни, по-настоящему счастлив. Рядом родители, Семён Дмитриевич и Мария Петровна, и братья с сёстрами, среди которых Николай Лесков — старший! «Восторг мой не знал пределов, — признавался гораздо позднее Николай Семёнович, — когда родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали <…> в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею».

Или выбрать другое начало? Август 1889-го. Николай Лесков в прекрасном настроении идёт по Эртелеву переулку в Петербурге, шаг его, как обычно, твёрд и быстр, заглядывает в типографию А. С. Суворина (ныне Чехова, 13), где ждёт писателя неожиданная печальная весть: шестой том его собрания сочинений, который должен был увидеть свет, арестован цензурой. А ведь в этом томе помещены особенно ценимые автором «Мелочи архиерейской жизни». Николай Семёнович потрясён. Для него, стойко перенёсшего к тому времени уже не один удар судьбы, лестница суворинской типографии становится неодолимой. Нечем дышать, неоткуда черпнуть свежего чистого воздуха, в груди теснит, как будто теряется важная опора. И Николай Лесков падает. Он ещё поднимется, он ещё многое напишет, но грудная жаба не отпустит его до конца жизни.

Да, труден был путь Лескова. Николаю Семёновичу никогда и ничего не давалось легко, само собой, и критика редко одаривала его похвальным словом. «Консерватор, реакционер, охранитель…» — шептали за его спиной недоброжелатели из одного лагеря. «Насмешник над русскими традициями» — доносилось из лагеря противоположного. А создатель «Левши», «Соборян», «Тупейного художника», «Очарованного странника» продолжал свой неповторимый и удивительно яркий путь в литературе. И потому, наверное, лучшим началом, подводящим нас к разговору о жизни и творчестве Николая Лескова, могло бы стать мудрое присловье Акилины Васильевны Алферьевой, горячо любимой и почитаемой бабушки Николая Семёновича по материнской линии (родилась бабушка Акилина в 1790 году в московской купеческой семье Колобовых): «Сладок будешь — расклюют, горек будешь — расплюют». Так и жил, так и создавал Николай Лесков свои великие произведения — с памятью об этом мудром наставлении, особенно ценном для писателя второй, полной бескомпромиссной политической борьбы, половины XIX века. Не угождая никаким политическим направлениям, не следуя идеологическим догматам, не отступая ни на шаг от своего, незаёмного, глубинного понимания действительности, шёл своей особой дорогой Николай Лесков, очарованный странник русской литературы.

Акилина Васильевна Алферьева, бабушка Н. С. Лескова.

Род Лесковых так же глубок, как могучие корни лесных дерев на лесистой Орловщине и Брянщине. В автобиографических набросках Николай Семёнович вспоминал: «Мой дед, священник Дмитрий Лесков, и его отец, дед и прадед все были священниками в селе Лесках... От этого села ”Лески” и вышла наша родовая фамилия — Лесковы».

Село это, издревле стоящее в Карачевском уезде Орловской губернии на речке Колохве, которая впадала в реку Навлю, было небогато, но крепко верой. Казалось бы, вот и прямой ответ на вопрос о православных мотивах в творчестве Лескова — первого русского писателя, создавшего роман («Соборяне»), где главными действующими лицами стали священники, представители духовенства. Но не всё так просто и односложно. Отец Лескова, Семён Дмитриевич, окончил Севскую духовную семинарию блестяще, а вот священником стать не захотел. Семейное предание гласит, что дед писателя, священник Дмитрий Лесков, столь сильно разочаровался мирским выбором Семёна, что выгнал (буквально!) из отчего дома с сорока копейками меди в кармане.

Так, собственно, Семён Дмитриевич и оказался в Орле, где сначала занимался учительством (Мария Петровна Алферьева, девушка дворянского сословия, мать писателя, была ученицей Семёна Дмитриевича), а затем стал крупным чиновником в Орловской палате уголовного суда. И считалось, кстати, что нет ни одного сложного дела, которое бы Семён Лесков, заседатель Орловской палаты, получивший за великолепную службу дворянский титул, не смог распутать. Итак, дом в селе Горохове, Третья Дворянская улица в Орле, а в Панино, в глубинах родовой истории — Лески.

Книга из круга детского чтения Николая Лескова.

Не удивительно ли — о скольких сёлах, уездах, уголках, губерниях и городах успели мы сказать, только лишь соприкоснувшись с поколенной лесковской росписью. И роспись эта, что те малые речки и лесные тропинки, сложнопересечённая. Проницательный Максим Горький, считавший Лескова художником, создававшим «для России иконостас её святых и праведников», дивился многомерности социального фундамента, позволившего писателю безошибочно узнавать интонации многих сословий, внимать разноголосию человеческих идей, мнений, верований. И правду сказать: дед — священник, отец — чиновник, мать — дворянка, бабушка, та самая Акилина Васильевна, хранящая в памяти далёкие дни Наполеоновского нашествия и рассказывавшая Николеньке-внуку об истории монастырей, икон, о святых чудесах, — купчиха. А ещё как не сказать про няньку Лескова — Анну Степановну Каландину — чья судьба была живой памятью и примером истории крепостной России.

Наверное, стать иконописцем в слове мог писатель, с самого рождения вобравший многоликость и многозвучность окружающего мира, уразумевший, что красота духовная может открыться людям независимо от их сословия и национальности, по-особому относящийся к историческому прошлому своей родины и своей родни. Вера не закрывает глаза писателю, не отрывает его от реальности, а наоборот — помогает видеть происходящее в истинном свете, отличать добро от зла, оставаться собой. «Религиозность во мне была с детства, — вспоминал Лесков, — и притом довольно счастливая, то есть такая, какая рано начала во мне мирить веру с рассудком».

Соединение несоединимых, казалось бы, начал (веры и рациональности, причудливой фантазии и реалистической точности) во многом определило художественное своеобразие творческого наследия Николая Лескова. Зная, как, может быть, никто из русских писателей, родной язык — во всей пестроте его словарных легенд и широте интонационных огласовок, будучи автором-словотворцем, изящно обыгрывающим примеры народной этимологии («мелкоскоп», «буреметр», «твердиземное море»), Лесков тяготеет в прозе к форме сказа. В языковой Вселенной Лескова диковинные обновлённые слова — ярче звёзд и комет. Нейтральное «документ» ничего не значит для образной системы писателя. А вот «тугамент» — скрывает в себе целую философию: сразу понимаешь, как трудно получить его и как туго без него жить на Руси, сразу веет на тебя холодком бюрократической машины. И сразу образ Левши, о котором пойдёт речь дальше, обретает дополнительный смысловой штрих: гений из народа, человек уникального дарования, величайший мастер, не знающий себе цены, и типовой «тугамент», символизирующий усреднённость, — несовместимы. Как гений и злодейство, практически.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Карантин как повод для бунта Карантин как повод для бунта

В Российской империи попытки борьбы с эпидемиями могли быть для власти опасными

Дилетант
Больше не приговор: истории мам, решившихся на внутриутробные операции Больше не приговор: истории мам, решившихся на внутриутробные операции

Иногда будущих мам ошарашивают страшным диагнозом – spina bifida

Cosmopolitan
Жизнь в кислотных облаках Жизнь в кислотных облаках

Как могла бы выглядеть венерианская жизнь?

Наука и жизнь
Страна отверженных художников: как россияне создали глобального игрока на рынке цифрового искусства Страна отверженных художников: как россияне создали глобального игрока на рынке цифрового искусства

Rarible — одна из крупнейших площадок на рынке NFT

Forbes
Новый мир в штате Чьяпас Новый мир в штате Чьяпас

Жизнь революционных сапатистов

Вокруг света
Крах среди ясного неба Крах среди ясного неба

Игорь Гулин об «Июльском дожде» как прощании с оттепелью

Weekend
На секретной службе Её Величества На секретной службе Её Величества

Мы знаем о разведчиках, работавших на СССР, но были и обратные примеры

Дилетант
«Нечем привлечь зрителей»: как кинотеатры пытаются выжить во время кризиса за счет геймеров «Нечем привлечь зрителей»: как кинотеатры пытаются выжить во время кризиса за счет геймеров

Что придумали кинотеатры, чтобы оставаться на плаву

Forbes
Быт военного времени Быт военного времени

Первая часть ответов на вопросы о повседневной жизни в условиях военного времени

Дилетант
Что есть, чтобы меньше съесть: 7 продуктов, подавляющих аппетит Что есть, чтобы меньше съесть: 7 продуктов, подавляющих аппетит

Продукты, которые можно есть специально для того, чтобы меньше есть

Cosmopolitan
Отрывок из книги Киры Ярмыш, презентацию которой исключили из программы ярмарки Non/fiction Отрывок из книги Киры Ярмыш, презентацию которой исключили из программы ярмарки Non/fiction

Фрагмент из книги Киры Ярмыш «Невероятные происшествия в женской камере №3»

СНОБ
Сменила прическу = изменила жизнь: как «перезагрузиться» — чек-лист от стилиста Сменила прическу = изменила жизнь: как «перезагрузиться» — чек-лист от стилиста

Женщины, записываясь к парикмахеру, втайне верят, что изменят свою жизнь

Cosmopolitan
Сотни миллионов продаж и место в списке лучших вещей в мире: почему книжный шкаф «Билли» от IKEA стал популярным Сотни миллионов продаж и место в списке лучших вещей в мире: почему книжный шкаф «Билли» от IKEA стал популярным

Почему шкаф «Билли» от IKEA стал популярным

VC.RU
Эффект ноцебо: как твой мозг провоцирует болезни на пустом месте Эффект ноцебо: как твой мозг провоцирует болезни на пустом месте

На что способна сила убеждения и как ее обмануть

Maxim
Константин Хабенский: «Смыслы спектакля не в сказанных героями словах. Они заложены между строк» Константин Хабенский: «Смыслы спектакля не в сказанных героями словах. Они заложены между строк»

Константин Хабенский – о спектакле «Ходжа Насреддин» Театра наций

Grazia
8 выдающихся современных женщин-ученых и открытия, которые изменили мир 8 выдающихся современных женщин-ученых и открытия, которые изменили мир

Женщины составляют лишь треть от общего количества ученых в мире

РБК
Хорошо, что нет России, хорошо, что нет царя. Как реагировали на отречение Николая II от престола Хорошо, что нет России, хорошо, что нет царя. Как реагировали на отречение Николая II от престола

Русский император Николай II подписал отречение от престола

Esquire
Был ли прототип у Воланда из «Мастера и Маргариты»? Был ли прототип у Воланда из «Мастера и Маргариты»?

Правда ли, что протатип Воланда из «Мастера и Маргариты» — Мефистофель?

Культура.РФ
Звездные отчимы: российские артисты, вырастившие детей жены от прошлого брака Звездные отчимы: российские артисты, вырастившие детей жены от прошлого брака

Иван Ургант, Иосиф Пригожин и другие звезды, которые приняли детей своих жён

Cosmopolitan
Большие амурские наводнения Большие амурские наводнения

Трижды за последние десять лет на Амуре происходили очень большие наводнения

Наука и жизнь
«Работают с удовольствием, но денег не дают»: молодые героини Forbes Woman — о том, что им мешает строить бизнес «Работают с удовольствием, но денег не дают»: молодые героини Forbes Woman — о том, что им мешает строить бизнес

Каково быть предпринимательницей в России

Forbes
Лампочка, зажгись! Лампочка, зажгись!

Свежие идеи и нестандартные решения – залог успеха. Но где их взять?

Лиза
Глава WarnerMedia высказалась о токсичных фанатах DC и «Снайдеркате» Глава WarnerMedia высказалась о токсичных фанатах DC и «Снайдеркате»

Глава WarnerMedia — о планах насчет вселенной DC и отношениях со Снайдером

РБК
Запад нам помог Запад нам помог

Помощь «империалистических хищников» спасла миллионы жизней советских граждан

Дилетант
Андрей Хржановский: «“Стеклянная гармоника” была разрублена топором на заднем дворе студии» Андрей Хржановский: «“Стеклянная гармоника” была разрублена топором на заднем дворе студии»

Андрей Хржановский — о новом фильме и феномене советской анимации

Эксперт
Как корабль назовешь Как корабль назовешь

Тихон Жизневский — о том, как стал первым российским супергероем

OK!
Что нужно знать, чтобы избавиться от вредной привычки Что нужно знать, чтобы избавиться от вредной привычки

Можно ли легко избавиться от вредных привычек?

Psychologies
Шлока срокочентия. Как научиться читать со скоростью 1800 знаков в минуту Шлока срокочентия. Как научиться читать со скоростью 1800 знаков в минуту

Статья про скорочтение, которую ты прочитал бы вдвое быстрее

Maxim
Голландский пациент Голландский пациент

Картина Рембрандта в центре судебного разбирательства

Robb Report
Эмоциональная независимость: как избавиться от желания угодить всем Эмоциональная независимость: как избавиться от желания угодить всем

Как тревога заставляет нас действовать не в наших интересах

Reminder
Открыть в приложении