Style | Взгляд | Opinion
Чего боится мода?
Разбираемся, как мода связана с кошмарами коллективного бессознательного
Бояться Бугимена, чудовища из-под кровати или того, что игрушки оживут, пока ты спишь, — нормально лет до десяти. Уже у подростков истории о вампирах, гремлинах и злых ведьмах переходят в разряд развлекательных. Во взрослой поп-культуре монстры становятся воплощением глубинных страхов, символами ужасов коллективного бессознательного. Тинейджеры боятся перемен, происходящих с телом, а совершеннолетние — своих «животных» проявлений. Их символ — оборотни, которые страстно хотят оставаться людьми, но чья звериная натура с наступлением полнолуния неизменно берет верх. Сущность вампиров — вечная жажда крови: они невероятно соблазнительны для жертв и вытягивают во время поцелуя чужую жизненную силу. Сам процесс очень напоминает секс, и в головах подростков он утверждается как что-то будоражащее, порочное и обязательно влекущее наказание. Ведьма, которая приходит за «плохими детишками», сажает их в мешок и жарит в печи, для взрослых олицетворяет страх быть съеденными (метафорически или буквально) и одновременно постыдное желание этого. В темном углу детям мерещатся чудовища, а если тебе больше восемнадцати, то сумрак становится областью неизвестного, где может случиться абсолютно все. А может и не случиться: будет ли у тебя работа? Не потеряешь ли ты ее завтра? Станешь ли успешной? Полюбит тебя кто-нибудь? Проживешь ли всю жизнь одна? И пока раздумываешь над этими вопросами, оказывается, что злые ведьмы не так уж смешны в своей гонке за вечной юностью, — ты и сама, обращаясь к зеркалу, уже не против отравить бледную падчерицу.
Все эти образы — и старости, и смерти, и тела, и секса — естественно отражаются и в моде: она не может игнорировать коллективные страхи. Иногда начинает казаться, что индустрия даже чересчур очарована упадком, слишком склонна романтизировать насилие. Это увлечение заметили даже власть имущие. В 1997 году Билл Клинтон, тогда президент Америки, выступил с речью, порицающей популярный героиновый шик: «Глянцевые журналы в последние несколько лет гламуризировали наркотическую зависимость, представляя ее чем-то классным, чем-то сексапильным. Сегодня, когда люди с этих картинок начинают умирать, становится очевидно, что все это обман. Превозношение героина не креативно, а разрушительно... Прославление смерти — зло для любого общества». Смерти, о которых говорил Клинтон, — это в первую фотограф Дэвид Сорренти, глянцевый летописец героинового шика, скончавшийся от передозировки. А «эти картинки» — бесконечная вереница болезненно хрупких девушек с темными кругами вокруг глаз во главе с Кейт Мосс.
Девяностые не были первой эпохой, когда наркотики покорили богему, а за ней и моду. Опиум стал символом романтизма еще во второй половине XIX века. Хотя люди вскоре поняли, что он может вызывать зависимость, и начали ассоциировать его с вырождением, скучающих отпрысков аристократов это не остановило: они потянулись в курильни, желая прикоснуться к жизни «дна». Влекли разрушительно-романтические образы героев 1970-х и Сен-Лорана — не зря свой знаковый парфюм он назвал именно Opium. То же произошло и с героином: в 1980-х он казался частью исключительно маргинальной жизни, а в 1990-х, в годы экономического спада, вдруг стал привлекательным. В тот момент, когда все вокруг резко потеряли уверенность в будущем, люди, всякую возможность будущего отрицающие и будто намеренно стремящиеся к смерти, стали кем-то вроде национальных героев. Их образ жизни вместе с будущим отменял и старость — застывшие в моменте, они навсегда оставались молодыми. А саморазрушение становится способом вернуть контроль над реальностью.
Девушки времен героинового шика, что бы ни говорил Клинтон, не были сексуальными. Она выглядели истощенными и как будто бестелесными, и модный минимализм, появившийся одновременно с ними, был так же лишен всего плотского: за однотонными тканями тело и его желания скрывались. Другим типом реакции стало возвращение БДСМ. Если панки Вивьен Вествуд S&M-эстетику использовали, чтобы шокировать старшее поколение и ткнуть носом в его же ханжество, то в 1990-х, во времена эпидемии СПИДа, «тема» стала безопасным эрзацем секса. «По сравнению с риском смерти, — писал New York Magazine, — несколько часов в цепях кажутся чем-то почти безобидным, мягким». Таким образом, и героиновый шик, и ложная сексуальность нового БДСМ были, по сути, способами усмирения плоти, опасной порочности тела.