«Мы получили странный кризис»
Повсеместные карантинные строгости и сводки с «медицинского фронта» на время приглушили неприятные экономические новости, но они никуда не делись: лихорадка на биржах продолжается, как и турбулентность котировок валют и нефтяных цен. Все это — свидетельства уже наступившего глобального кризиса, или мы в него пока еще не вошли? На вопросы «Огонька» отвечает заведующий лабораторией Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Александр Абрамов
— Александр Евгеньевич, то, что мы наблюдаем в мировой экономике сегодня, можно назвать кризисом?
экономист
— Если и называть происходящее кризисом, то понимая, что это пока довольно условный термин. Строго говоря, рецессии, как существенного спада ВВП разных стран в течение двух кварталов подряд, равно как и классического долгового кризиса, когда лопаются банки и объявляются дефолты по облигациям, мы не наблюдаем. Другое дело, что падение цен акций, большинства товарных активов и курсов валют с начала 2020 года во многих странах, включая Россию, уже превысило 15–20 процентов. И это дает основания говорить о финансовом кризисе на рынках указанных активов. К рецессии мир готовился последние пару лет. Что называется, шел к «тихой посадке»: еще в конце прошлого года были прогнозы относительно снижения темпов роста мировой экономики в 2020 году с 3 до 2 процентов. Рецессию ждали в 2021–2022 годах, не раньше. В январе балансы большинства крупных компаний были хорошие, отчеты о прибылях и убытках тоже внушали оптимизм. За накапливающимися рисками (распространение вирусной инфекции, растущее корпоративное кредитование и студенческие займы в США, теневая банковская деятельность в Китае с ее огромными долгами и т.д.) следили, но без паники. Все изменилось в марте. Стало очевидным, что коронавирус, с одной стороны, вызвал ряд шоковых явлений в экономике, с другой — обострил риски. В итоге мы получили «странный кризис»: лихорадит рынки акций и нефти, в каких-то странах, в том числе и в России, сильно упали национальные валюты, но при этом мы не наблюдаем масштабного финансового кризиса с банкротствами банков и крупных корпораций.
— Разве падение уровня жизни россиян и набирающая обороты безработица, которую прогнозируют чуть ли не на уровне 20 процентов по миру, не являются свидетельствами
кризиса?
— Вы правы, такие опасения растут. Но все же я бы не смешивал причину и следствие. Основная причина, по которой мы судим о наступлении кризиса, это спад производства, а доходы граждан являются следствием этого процесса. Оказавшаяся неожиданной для всех стран пандемия коронавируса, а также ценовой шок на рынке нефти вызвали ограничения на рынке труда, снижение доходов людей и рост опасений по поводу будущей безработицы. Равно как и кризис с акциями, валютой и товарными активами. Но это не означает еще наступления полномасштабного кризиса. У властей в запасе пока еще есть действенные инструменты для предотвращения падения доходов граждан и роста безработицы. Мы видим, как во многих странах такие меры поддержки домашних хозяйств начинают разворачиваться, вплоть до выплат значительных сумм разовых пособий домашним хозяйствам, частичной компенсации потерь бизнесу при вынужденной заморозке рабочих мест. В финансовой сфере пока удается сдерживать массовые банкротства заемщиков среди банков, крупных нефинансовых компаний и домашних хозяйств. Еще есть надежда, что первой волны шоков на рынке труда, с доходами граждан и в финансовой сфере удастся избежать, выгадав время для появления вакцин и изменения трендов по распространению заболевания. Тогда экономика быстро восстановится, и мы даже не увидим рецессии в виде продолжительного спада объема производства. Надежда на такой сценарий сохраняется. Очень условно его шансы я бы оценил в 30–40 процентов. В противном случае выход из пандемии может затянуться и большинство стран столкнутся с рецессией. Но в любом случае, это рано или поздно произойдет, и последствия не будут столь разрушительными, как иногда представляется.
— То есть, вводя ограничения и карантины, власти запускают маховик кризиса?
— Скажем так: принимая такие вынужденные решения, страны ориентируются на опыт Китая. Последнему борьба с коронавирусом стоила сокращения 15–20 процентов промышленного производства. При этом даже сейчас мы видим, что юань и акции китайских компаний снизились гораздо меньше, чем во многих других странах. Система сохраняет свою работоспособность, поэтому их экономика быстро восстановится.
— Но есть и другая версия: детонатором происходящего стал не вирус, а срыв переговоров по ОПЕК+...
— Действия высоких договаривающихся сторон в этой сфере вызывают, скажем так, некоторые вопросы, но все же карантин, остановка производств, ограничения для передвижения людей и товаров оказали куда более масштабное воздействие на ситуацию. Да и нефтяного шока не возникло бы, не будь вируса: к потребности в дополнительном сокращении экспорта привел спад промпроизводства и резкое сокращение потребления топлива. При этом падающая цена на «черное золото» сама по себе по-разному влияет на экономику разных стран. Если для России, Бразилии, Мексики и Саудовской Аравии нефтяной фактор сыграл в минус, усилив проблемы, то для Китая и стран Европы — в плюс. Все это не отменяет того факта, что нынешняя ситуация на рынке нефти и акций в изрядной степени искусственная: цены как стремительно падают, так и отскакивают. И эти «качели», как ни странно, не приводят к банкротствам. Более того, биржи мгновенно отреагировали на заявление ФРС США о планах покупки гособлигаций в неограниченных масштабах и поддержке кредитования бизнеса и показали рост как по акциям, так и по нефти.