Первый зампред ВТБ — РБК: «Сложно предсказать последствия двойного удара»
Юрий Соловьев, первый зампред ВТБ, в интервью РБК объясняет, как сложилась ситуация «совершенного шторма», какая поддержка потребуется нефтяникам и остальному бизнесу, а также почему не надо паниковать
О ситуации «совершенного шторма»О влияющих на кризис факторахО помощи нефтяным компаниям и бизнесуО статусе сделок и переговоровО различиях с предыдущими кризисамиО параметрах стресс-тестов ВТБО текущей политике ЦБО правительственных мерах борьбы с пандемией коронавирусаО возможной поддержке банков в условиях кризисаО массовых buy backО консервах и панике
«Все утонули и пытаются выскочить наверх»
— Как на группу ВТБ повлияет обвал цен на нефть после отказа от сделки ОПЕК+? Вы готовились к такому стрессу?
— Мы всегда моделируем разные сценарии. Кроме того, от нас этого требует ЦБ. Сценарии, которые мы проходили, были жестче того, что мы наблюдаем сейчас.
Что такое группа ВТБ
Основной актив группы ВТБ — банк, второй из крупнейших российских с активами на 14,6 трлн руб. (по данным на начало 2020 года), с дочерними или ассоциированными банками в Белоруссии, Армении, Казахстане, Азербайджане, Грузии, Германии, Великобритании, на Кипре. Российское правительство владеет 61% обыкновенных акций банка, остальные 39% находятся в свободном обращении. С учетом привилегированных акций под контролем государства находится 92% группы. Чистая прибыль группы ВТБ за 2019 год составила 201 млрд руб., глава банка Андрей Костин говорил президенту Владимиру Путину, что банк рассчитывает в следующие три года увеличить прибыль до 300 млрд руб. По итогам 2019 года ВТБ направит на дивиденды 50% прибыли, он планирует придерживаться такого уровня и в дальнейшем. В последнее время банк также занимается строительством собственной экосистемы.
Предугадать «совершенный шторм» или «черного лебедя» на рынках очень тяжело. Но группа ВТБ вошла в этот шторм в хорошем состоянии, и прямые последствия для нас минимальны. В целом российская финансовая система сейчас намного лучше подготовлена к жесткому приземлению, чем в 2014–2015 годах, тем более в 2008-м или 1998-м. Если посмотреть на состояние российской экономики — насколько она защищена — накопленные Минфином сверхдоходы на 1 марта — порядка $150 млрд. Этого нам хватит на шесть-десять лет. Кроме того, накопился опыт работы в условиях хронически высоких рисков и нефтяной волатильности. Это на мою бытность четвертый большой шторм на финансовых рынках, но сейчас российская система сильнее, чем еще десять лет назад.
— Этот шторм надолго?
— Мы жили и не при таких нефтяных ценах — например, в январе 2016-го и $28 за баррель, и доллар в районе 76 мы с вами уже переживали. Но еще до переговоров ОПЕК+ мы очень серьезно оценивали последствия коронавируса. Его воздействие сейчас менее понятно, сложно предсказать последствия двойного удара. Если вы посмотрите на рынок нефти, то по нему нанесен двойной удар — сначала шок со стороны спроса, а теперь за ним последовал шок со стороны предложения. Вирус и падение цены на нефть — это «совершенный шторм».
ОПЕК+ изначально создавалась для стабилизации цен и создания предсказуемости. Но стабилизация цены на протяжении нескольких лет и инвестиции в сланцевую нефть привели к росту предложения нефти на мировом рынке. Было очевидно, что рано или поздно кооперация в рамках альянса может закончиться или подвергнуться серьезному испытанию. Каждое новое сокращение добычи становилось все менее эффективным и давало возможность проектам, которые имеют высокую стоимость добычи, выходить на новый уровень. Как результат — за последние три года США смогли увеличить свою добычу практически на 40% и стали мировым чемпионом, заняв в районе 12–13% рынка. А доли России и Саудовской Аравии снизились. Принимая на себя обязательства по сокращению, мы взращивали себе конкурентов, особенно американских. То, как будет влиять на нас обвал цен нефтяных, очевидно — это краткосрочное и значительное снижение бюджетных поступлений и менее значительное снижение прибыльности российских компаний. Но полная себестоимость сланцевой нефти — это $40–45 за баррель. При себестоимости российской нефти в $10–15 за баррель с учетом транспортировки, лизинга и капзатрат — есть большой запас, куда нефть может падать, до того как она нанесет урон нефтяным компаниям. Но при этом падают налоги, которые нефтяные компании платят правительству. Я не могу сказать, что будет на следующей неделе. Но среднесрочно мы должны тяготеть к $40–45 за баррель. А волатильность всегда будет, она может быть связана с сезонностью, вирусом и т.д. И пока волатильность будет, некоторые инвестбанки будут грозить — $20 или ниже за баррель. Я думаю, что тестировать низкие значения мы будем, потому что сейчас идет процесс: показать, кто в доме хозяин. Это создает шок предложения. Но я считаю, что уже в этом году мы увидим значительно более высокие цены на нефть. Самое главное — понять, как рассосется шок со стороны спроса.
— Какие еще факторы влияют на развитие кризиса?
— Рынками развитых стран, кроме страха вируса и падения нефти, движут еще несколько факторов. Один из них — нехватка долларовой ликвидности. Изначальной искрой был вирус. Когда был удар по нефтяным ценам, паника усилилась. Многие инвесторы, в том числе с Ближнего Востока, начали забирать деньги и ликвидировать свои позиции в глобальных фондах. Когда все закрывают свои позиции, особенно страдают инвесторы, которые играют на бирже с плечом: на падающем рынке им приходится докладывать средства банкам-кредиторам либо продавать бумаги. Происходит определенная спираль: все начинают искать доллары, чтобы увеличить обеспечение из-за подешевевших бумаг, а те, кто не могут доложить деньги, вынуждены продавать акции, это приводит к дальнейшему падению их цены. Это создает большой спрос на долларовую ликвидность в мире.
Второй фактор, чуть более сложный, — в стратегиях риск-паритета, которые реализовывают большие инвестиционные фонды, по разным оценкам, на более чем $1 трлн, неожиданно «сломался» паритет — корреляция между рисковыми и хеджирующими активами на больших негативных движениях рынков оказалась не соответствующей расчетной. Эти стратегии за счет сложно моделированной диверсификации активов в портфеле должны защищать инвесторов при любых рыночных изменениях, но при сильных движениях на рынках в очень короткое время у фондов возникли убытки, и банки потребовали у таких фондов дополнительное обеспечение. Поэтому сейчас, при падении многих активов одновременно на колоссальные величины, превосходящие 20–30%, по всему миру мы видим огромное количество margin calls. Наконец, на фоне нехватки долларов инвесторы продают активы в других валютах, поэтому многие валюты падают — и британский фунт, и евро, и валюты развивающихся стран. Кроме того, для падения валют есть и другие факторы: например, Англия и Европа не справляются с коронавирусом. В итоге инвесторы ликвидируют рисковые активы, чтобы получить доллары, и создается такая большая воронка, которая вытягивает на себя долларовую ликвидность и приводит к перекосам. Например, Libor в нормальном состоянии в среднем имеет значение +20 базисных пунктов к ставке федеральных фондов США (fed funds), сейчас это +100 базисных пунктов. То есть премия для краткосрочного заимствования больших американских банков у ФРС выросла в пять раз! Если учитывать процентную разницу в валютных свопах, то для европейского банка офшорные доллары стоят +150 базисных пунктов к fed funds, что очень дорого. Для клиентов банков заимствования обходятся еще дороже. Это показывает, что людям просто не хватает воздуха, все утонули и пытаются выскочить наверх. Центральные банки США и Европы пытались это отрегулировать, выдавая ликвидность под такие активы, как казначейские облигации и ипотечные ценные бумаги. Но таких активов не хватает. Однако в четверг и ЕЦБ, и ФРС объявили, что начнут программу количественного смягчения, используя и менее качественные активы. На это они готовы потратить сотни миллиардов евро и долларов. Это показывает, что регуляторы понимают проблему нехватки ликвидности, и, в отличие от кризиса 2008 года, они будут работать c ней быстрее и более фокусно. Это дает еще один повод для оптимизма. Паниковать не надо.
— Планирует ли ВТБ изменить подход к кредитованию российских нефтегазовых компаний?
— У каждой компании своя долговая нагрузка, CAPEX и так далее, то есть надо подходить к каждой отдельной компании, смотреть на ее ситуацию. Но в целом мы подход свой менять не будем. У нас относительно качественные заемщики в кредитном портфеле. Краткосрочно, из-за того, что налоги платят сначала, а перерасчет осуществляется потом, у некоторых нефтяных компаний может не хватать оборотных средств. Мы готовы протянуть руку помощи, чтобы короткий временной лаг закрыть. Но на сегодняшний момент у нас очень мало кто запросил средств — в районе 3–4 млрд руб. Может быть, увидим еще запросы, потому что шок был внезапный.
— В каких отраслях за последнюю неделю были margin calls?
— У нас очень маленький был портфель таких кредитов и для баланса банка совсем не критичный. За последние две недели у нас был margin call по двум компаниям. Не могу сказать, кто это, но скажу, что проблем с ликвидностью заемщики не испытывают и проблем по этим сделкам нет. В брокерском бизнесе с 9 на 10 марта более 16 тыс. клиентов имели маржинальные позиции либо позиции на срочном рынке. По нашим оценкам, при стрессовом сценарии 5 тыс. могли попасть в ситуацию с margin call. Однако благодаря информированию о возможности такого события и возможности оперативно пополнять брокерские счета с такой ситуацией столкнулись менее трети этих клиентов. Клиенты не только дозанесли денег, но и произошел еще больший deleverage — у нас фактически в два раза на прошлой неделе сократились позиции населения с плечом. Более того, на той неделе мы зафиксировали, наверное, рекордный приток — 40 млрд руб. клиентских средств. И вчера, и позавчера (16 и 17 марта. — РБК) был еще более высокий приток средств населения на брокерские счета и счета под управление. При этом количество счетов, которые торгуют с плечом, уменьшилось приблизительно в два раза.
«Рынок колбасит»
— Переносятся ли крупные сделки на «после вируса»?
— При таком шоке все публичные сделки откладываются на неопределенный срок, пока не установится новая система координат. Непонятен удар по мировой экономике. Очень сложно видеть в моменте фундаментальные показатели оценки компании, рынок колбасит, волатильность очень высокая. Рынок в большей степени двигается не рациональными, а техническими факторами. На биржах торгуют роботы, которые должны отслеживать индексы. Существуют позиции опционов, при которых чем ниже акция идет, тем больше надо продавать. Хаос.
Весь мир пришел сейчас к остановке сделок, и это касается не только акционерного капитала, но и долгового. Рынки остановились, и некоторое время размещений никаких не будет. На первой неделе после развала сделки ОПЕК+ на Московской бирже была зарегистрирована чуть ли не рекордная неделя. Дальше я ожидаю снижения, потому что и ликвидность будет из рынков уходить, и мы будем переходить в режим ожидания новостей. Я надеюсь на позитивные новости по борьбе с вирусом, прежде всего в Европе.