Какие русские есть в Донбассе и почему они не уйдут

Русский репортерОбщество

Чего не решает Путин

Какие русские есть в Донбассе и почему они не уйдут

Текст и фотографии: Марина Ахмедова

В Донбассе остались российские добровольцы, хотя о них в России не помнят и не говорят. 32-летний Борис Гребенников приехал в Донбасс к родственникам в 2013 году, когда началась война, записался добровольцем в батальон «Восток», воевал, потерял ногу, паспорт сгорел. Формально человека нет. Но он есть — с другой, более высокой перспективы. Ростовчанин Борис и его любимая Екатерина из Макеевки обвенчались у передовой, в Пантелеймоновке. Они здесь есть

Русский дух, грубо говоря

Желтый кружок света из зеленого светильника падает на раскрытый журнал посещений. Пышноусый Иваныч склоняется над разлинованными листами.

— А если так посмотреть, то Путин не все решает, — говорит он, подняв от журнала лицо с мягкими чертами. — Народ решает.

— Да-да-да-да, — быстро соглашается Борис, сняв локоть со спинки стула.

— Минские — это ж легальный путь присоединения нас к России, — продолжает Иваныч.

— Или автономия будет на выгодных для нас условиях, — Борис хватает стоящие у стены костыли, приподнявшись, закидывает их под мышки. — Или Россия психанет, и будет у нас как в Крыму. А не психанет, будем сами что-то строить — аккуратно, потихонечку.

— Есть моменты, которые Путин решает, — улыбается Иваныч, — но последнее слово остается за народом. Путин — избранник, но Путин же не народ. А если Путин, как говорят, решит нас снова… в Украину, это будет началом его конца. Однозначно. Сколько я, Борь, в Ростове с ребятами общался — все они готовы сюда идти служить, и хорошо служить, без зарплаты, без денег.

— Да я ж знаю, я ж сам с Ростова.

— Вот четырнадцатый год, иду я домой, ко мне товарищ подходит, семьдесят лет ему, и спрашивает: «Саня, куда они прут? Они хоть понимают, куда лезут?». Здесь менталитет у людей такой.

— Здесь не Мариуполь и даже не Харьков.

— Если Путин решит вернуть нас Украине, с передовой наши не уйдут.

— До последнего патрона будем сопротивляться.

— А значит, тем самым Путин людей с передовой всех в жертву принесет. По телевизору можно все что хочешь рассказать, только дух не переделаешь. А я тебе больше скажу, Борь. Мы тут и есть дух российского народа, грубо говоря.

У Иваныча голос мягкий, как все его лицо. Он улыбается в усы. Несмотря на возраст, воевал. В 2014-м видел, как ополченец на «Волге» с гранатометом гонял украинский танк. С тех пор считает, что в образе той «Волги» ему воочию был явлен дух — русский. Шумит рация. Кто-то стучит в стекло через решетку. Иваныч передает в окошко ключи, улыбаясь так, будто все уже видел и через это полюбил все.

— Мало, что ли, тут было небезызвестных деятелей, которые предлагали сдать часть Донецка: «Сдавайте Донецк! Отступаем на Снежное! И все будет хорошо». — Борис направляет костыли, отталкиваясь от пола единственной ногой, к мешкам с песком, которыми заложено окно. — Мы и тогда отказались уйти с передовой. А потому что если их сюда хоть в один квартал запустить, потом их уже отсюда не выковыряешь.

— Сергеич же тогда сказал, мы Донецк не сдадим, — отзывается Иваныч. — И отогнали же их тогда от Донецка.

Борис с Иванычем обмениваются взглядами. Иваныч отворачивается, смотрит через стекло в темный коридор военной базы, где располагается «Восток». Борис останавливается в темном углу и не двигается, вися на костылях. Натужно сводит брови, вспоминая 2014-й. Обстрелы, и вроде все плохо. Если реально подумать (брови Бориса сходятся под черной шапкой-ушанкой, лоб которой давит пятиконечная звезда) — еще бы чуть-чуть, и данная республика могла бы перестать существовать. Как таковая. Тогда у него были две ноги и стимул — эмоциональный. Стимул ехать сегодня в один населенный пункт, завтра — в другой. Стимул быть нужным, жить.

Дух места, ранение

За стеклом в коридор выплывают тени военных. Одно и то же место, внешне не изменяясь, имеет свойство представать глазам одного и того же человека как несколько разных мест. В 2014 году по этому же коридору, куда мягкими глазами смотрит Иваныч, хаотично двигались обеспокоенные люди, а за железными воротами в тени деревьев ждали российские добровольцы с вещмешками. В 2015-м по этому же коридору торопливо шли военные, расстегивая на ходу кожаные планшеты. Потом Иваныч сидел в окопе — здесь пулемет, там автомат, и только ногой упирался в землю и думал, как бы получше все сделать, как бы поэффективней. Сейчас, в 2018-м, за стеклом так же желтеет на стеле эмблема «Востока», но место зажило третьей жизнью, приняло иное состояние — рутинной погруженности в самое себя. И неясно, это оно изменилось или изменился ты, посмотрел на место другими глазами? Или изменились люди, здесь находящиеся, и через это поменялся дух места. Но тогда ведь придется поспорить о том, что у места есть дух.

Борис сдвигает шапку на затылок. Обрубок ноги в подвернутой военной штанине дергается, словно нервные окончания навсегда запомнили, как по ноге хрястнули пули. Ночка была туманной. Борис делал обход блокпоста у поселка Красный Партизан. Из тумана открыли огонь — украинские силы подошли очень близко. Через несколько месяцев Борис вернулся на передовую с протезом.

— А помнишь, Борь, как говорили — до Киева через два месяца дойдем, — Иваныч вынимает журнал из-под желтого кружка.

— А смысл? Мы тогда могли брать один населенный пункт за другим. Но не могли растянуться так, чтобы их обслуживать. От Донецка отогнали — уже победа. Просто я, Иваныч, очень неординарно отношусь к товарищам фашистам всяко разным, и уже достаточно взрослый, чтобы не пустить их сюда. И думаю, Иваныч, они, если б зашли, шанса выжить нам давать не собирались.

— Ты знаешь, Борь, мне уже и не интересно, что у них там в Киеве происходит.

— А с моей точки зрения, Иваныч, большая часть людей там боится или не хочет говорить. Я уже сам мало ими интересуюсь, теперь все однотипное у них, однообразное, одни фейки.

Развернувшись, Борис склоняет голову набок; она почти касается плеча, подпертого костылем. Все первые бои 2014-го — обстрелы: артиллерия, снайперы. Запоминающийся бой — Ясиноватая, переходившая из рук в руки, а потом удерживаемая силами подразделения. Сопротивление всем чем можно. Аффект боя. Трофейная украинская техника. Разборы боя с командирами.

— А ты знаешь, Борь, — Иваныч разворачивается к нему всем корпусом и смотрит прямо в лицо, — про тебя ж роман надо писать.

— Роман не роман, а повесть точно, — Борис опускает глаза, надвигает шапку на лоб.

— Какие ж вы сильные люди оба — ты и жена твоя. Как же ваши поступки вас характеризуют. Какое ты на нее сильное впечатление произвел, что она поверила тебе. И какое она на тебя — что ты с ней, несмотря ни на что.

— Ну ты сейчас расскажешь… — дрогнувшим голосом отзывается Борис. — Мне бы документы дээнэровские только сделать. И будем жить.

— Да, Борь, будем жить.

Краснокожая паспортина

Солнце выглядывает — маленькое, лимонное. Исчезает. Мелькает. Силится над бесконечными рядами отсырелых домов, нехоженого снега на обочинах. Борис оборачивается. Потемневший овчинный воротник застегнут под подбородком. Руки в перчатках давят на костыли. По снегу за ним тянется след одной ноги. Из сумки вертикально торчит желтый файл с бумагами на получение паспорта. Российский был утрачен — сгорел в бою.

Они действительно не могли выдать паспорт ДНР: а какие законные основания? Начальник паспортного стола, сделав жалобное лицо, сказал, глядя на костыли и прикладывая руку к сердцу: «Я бы рад. Я бы вот в течение трех часов тебе новый паспорт ДНР отпечатал и выдал. Но не могу». И действительно не может. След Бориса тянется дальше от остановки. На высоких домах этой части Макеевки, стоящих по отношению друг к другу как раскрытая книга, значатся желтые, поставленные, будто штампом на шоколадного цвета плитах номера: 12, 13, 14...

Борис родом из Ростова. До войны работал краснодеревщиком. Сейчас живет в Макеевке на съемной квартире

Сухой снег ломается как пластмасса, вгрызается в черный ботинок. Поют или перекликаются некоторые птицы. Может, к весне, а может, к новому снегу. Небо между домами и над домами — бесцветное, застоялое, поевшее снега, с какой стороны на него ни посмотри, весна не придет, хотя по календарю — уже она. Россией республика пока не признана, и посольства соответствующего здесь нет, чтобы россияне, утратившие документы, могли их на территории ДНР восстановить. Борис останавливается. Пересечь границу с Россией без документов он не может. Он оборачивается и смотрит на солнце, сводя брови так, будто оно ему что-то нехорошее сделало. «Ты пойми, — виноватым голосом говорил начальник паспортного стола, — тебя как бы вообще не существует».

На бетонной скамейке у подъезда — сугробы заскорузлого снега. Зеленая покраска многоэтажного дома стерлась до мышиного цвета. Борис поднимается по лестнице, впиваясь в ступени костылями. На четвертом этаже у него семья — жена и ее дочь. С Екатериной Борис познакомился в донецкой опере — друзья купили ему билет, чтобы не думал слишком о ноге, который больше нет. Давали «Риголетто». Борис повесил на грудь свои медали. В конце грустно играл саксофон. Екатерина, заехавшая за ним в госпиталь, тоже была в опере впервые. В пролете окно густым серым светом хорошо высвечивает Бориса и его костыли, отчетливо показывая, что есть он — россиянин, приехавший к родственникам в Донецк в 2013 году, записавшийся добровольцем в бригаду «Восток», когда началась война, и принявший участие в боях в возрасте тридцати двух лет и в удовлетворительной физической форме.

Одноногая свадьба

Прислонив костыли к стене, Борис прыгает на одной ноге к синему дивану, стоящему спинкой к подоконнику. Садится, поджимая под себя ногу. На нее вскакивает молодой кот. Екатерина садится с другого конца. Диван полукруглый, окно — широкое, тюль на нем прозрачный. Комната похожа на трехлитровую банку. Кот стоит на ноге Бориса, отвернувшись к окну, напряженно шевеля ушами, будто знает, какой неприятный разговор недавно состоялся из-за него между Борисом и тестем, в частном доме которого кот родился. В разговоре дело практически дошло до конфликта.

— Ты, Борис, что предлагаешь с ними делать, если не топить? — спросил тесть.

— Я всех раздам.

— Никого ты не раздашь! У вас на съемной квартире три кошки живут! Четвертого ты зря берешь.

— Говорю же, это мои проблемы…

— Да? А вот когда вас с квартиры погонят, ты куда их денешь?

— Тебе отдам!

— Вот! Я так и знал! А я не возьму. Положишь их к себе в сумку и будешь с собой на службу носить — туда и обратно.

Стучат в дверь. Екатерина идет открывать.

— А Лиза дома? — спрашивает детский голос.

— Лиза в больнице. У нее ухо болит.

Екатерина возвращается в комнату с кружкой растворимого кофе для Бориса. На ней свитер с круглыми блестящими бусинами на плечах.

— Я больше в жизни у тебя ничего не попрошу, — Борис поднимает на нее хмурое виноватое лицо. — Тяпа — последний, — Борис проводит ладонью по белой голове кота. Тот напрягает уши и наглыми слезливыми глазами смотрит в окно, словно видит там что-то для себя интересное. — Даже рыбку не попрошу.

— Боря, — отвечает она, — у нас даже улитки больше не будет. Настолько вы с Лизой похожи. Она один раз улитку домой принесла с перебитым панцирем. У вас характер, повадки — все одно и то же. Как будто она твоя дочь.

— А это еще доказать надо, что не моя, — Борис раздувает ноздри.

Кот убегает. Борис вскакивает. Прыгает на одной ноге к старой чужой полированной стенке и встает, облокотившись на нее. Разбитое стекло в одной ее дверце заложено фольгой. Его культя дергается, словно он хочет топать ногой. Борис смотрит на культю. Нога как будто не знает, что ее нет.

Борис почти два года безуспешно пытался получить паспорт ДНР. Только сегодня он смог получить адресную справку, которая практически гарантирует получение паспорта через месяц

— Я же говорю, ты мимолетом десять лет назад тут не пробегал? Может, я чего-то не помню?

Екатерина смотрит в окно. Ее вопрос, наверное, звучал бы пошло, если бы не сожаление в голосе и не выражение в голубых глазах, как у кошки, котят которой всю жизнь топили. Серебряные узоры на выцветших желтых обоях переливаются в бусинах на ее плечах. На углах обои залатаны едко-бордовым ковролином. Квартира будто осколок Советского Союза — с обоями тех времен, тюлем, стенкой и обвалившейся плиткой на кухне, где в алюминиевой кастрюле на плите еда для кошек: желтое пшено с поблескивающей в нем серебряной чешуей рыб.

Отец ребенка бросил Екатерину сразу, как только дочь родилась. В 2014-м ее отец-шахтер, дядя-шахтер и брат записались в ополчение и ушли на войну. Отец ребенка уехал в Москву, там у него новая семья, двое детей. Осталось много общих знакомых, и иногда они рассказывают ей о нем, ему — о ней. Лизе он не помогает.

— Из больницы звонили, — говорит она, — в четыре я поеду к Лизе. Лекарства, сказали, покупать не надо, у них свои. А при Украине мы все в больнице покупали сами, нам только список выдавали — и вперед.

— А в России бесплатно, — отзывается Борис.

— А я когда в школе училась, у нас питание всегда было платным.

— А у нас в России бесплатным.

— А у нас и чаем в школьном буфете бесплатно никто бы не напоил. Поэтому я на референдуме голосовала.

— А у Лизы теперь в школе бесплатно.

— Поэтому я довольна.

— А потом в республике будет лучше, — говорит Борис, глядя в окно, на небо, запирающее все продухи для весны. — Просто в военное время нет смысла заводы открывать. Завтра их из принципа разнесут. Ты же знаешь, сколько раз пытались запустить на полную мощность ясиноватский завод — все одно разбивают. И фильтровальную станцию потому же не могут нормально запустить. Но мы поднимем экономику, — Борис висит на костылях и хмурится, — люди будут работать. Они и сейчас понимают, что надо поднимать нашу республику, и выполняют свои функции, хоть и получают меньше, чем при Украине.

— Все равно сейчас гораздо легче, чем в четырнадцатом и пятнадцатом, — тихо говорит она.

— А будет лучше, — откликается он.

Она закрывает глаза. Отворачивается к стене. Узор обоев уже вступил с оконным светом в такие отношения, что выбивает из себя максимум серебра и подсвечивает тонкие веки Екатерины, подведенные черным карандашом.

— Из больницы звонили, — говорит она, — через несколько дней мне назначат новую химию.

Тяжело вдавливая костыли в едкий ковролин, Борис уходит на кухню. Открыв окно, курит, сделав грозное лицо. После оперы ему позвонил знакомый и спросил: «А помнишь девушку Катю, которая тебя из госпиталя привезла? У нее все печально, она умирает в больнице. Ей срочно нужна кровь — первая положительная». Борис хорошенько затягивается. «Человеку плохо. Человек нуждается. Во мне нуждается», — вертелось в голове, пока обзванивал боевых товарищей. У Бориса — первая отрицательная. Когда ему оторвало ногу, бойцы «Востока», не задействованные в тот момент на передовой, были доставлены в госпиталь. У каждого взяли кровь, у троих оказалась первая отрицательная. Борис занял денег, купил на них фрукты и привез их в больницу к Екатерине. Вместе с ним приехали товарищи, которые привезли свою кровь.

— Неделю лежала при смерти, совсем умирала, — зашла в палату медсестра, когда военные отбыли и Екатерина осталась одна. Медсестра покачала головой. — А стоило приехать мужикам, ожила.

С этого места Макеевки все хорошо слышно — и когда в Ясиноватой идут бои, и когда в Горловке, и когда в аэропорту шли, и когда стреляют в Авдеевке. У Екатерины рак мозга. Дружка, который держал венец над головой Бориса во время венчания, был без ноги. И Борис без ноги. А у невесты уже была глиома мозжечка. Венчались на передовой в Пантелеймоновке, где служил Борис. Венчались потому, что у Бориса не было паспорта — только военный билет. Жених и невеста все венчание смеялись — над одноногим дружкой и одноногим женихом. А скоро всего этого может не быть. И Лизе будет очень больно остаться одной. Лучше бы тогда сразу снарядом… Екатерина открывает глаза. Клацнув, в квартире гаснет электричество.

— А это, знаешь, Боря, почему? — зовет она. — Это в подъезде ставят лампы, чтобы к ним не лазили, не выкручивали.

— Я б сейчас поймал тех, кто там со светом играется, — не расслышав, подает он голос с кухни.

— Я больше могу этого не почувствовать, — тихо говорит Екатерина, — того, что у меня есть семья.

Она обводит голубыми глазами бедное пространство и виды за тюлем, будто окно показывает не бедный район Макеевки, а что-то другое, приятное для глаз. На ее лице выражение — как будто прямо сейчас в воде утопили всех ее котят.

— Если я получу паспорт ДНР, — в комнату на одной ноге запрыгивает Борис, — я не буду получать российский паспорт. Все тут мечтают о российских паспортах. А у меня он уже был. Теперь я мечтаю о паспорте ДНР, потому что тут моя семья и мои друзья. Только надо справку в Ростове получить, что я есть.

Живые души

Маленькое солнце плывет по небу за маршруткой. Екатерина смотрит в окно. Черная шапочка с кошачьими ушками обтягивает ее маленькую голову. Почему-то всегда, когда такое холодное солнце запечатывает глаза, там, под закрытыми веками, мелькают одни и те же фрагменты воспоминаний. Как по улице несут гроб, в нем — бабушка. Екатерине было три года, когда та умерла. Бабушку разбил инсульт, она не вставала с постели, но всегда можно было зайти к ней в комнату и лечь под ее теплый неподвижный бок. Тридцать первого декабря у нее был день рождения. Мать пекла торт. Екатерина пожелала бабушке спокойной ночи, а утром проснулась от слов отца, будившего мать: «Бабушка умерла». Вот отчетливый фрагмент: несут-несут гроб, за ним идут соседи, родня. А Екатерина смотрит из окна. Ее на похороны не взяли. «Но это же моя бабушка!» — она открывает глаза. А недавно возле того магазина встретила знакомого. Ему на передовой перебило позвоночник. Он ушел из семьи, пропал. Его долго искали. Екатерина увидела его чисто случайно. Подошла, он махнул на нее тростью: «Не подходи!». Наверное, больно ему. А недавно там, за домами, она нашла собаку, которая сорвалась с поводка Лизы полгода назад. Екатерина — к ней, протянула руку. Собака отбежала. «Захочешь вернуться, — сказала ей Екатерина, — ты знаешь, где мы живем». Что там происходит в собачьей голове?..

…Сюжет той оперы — неразделенная любовь. Она любила, и он ее тоже — какое-то время. Потом встретил другую. Она наложила на себя руки. В тот момент играл саксофон. Плакал — трагично, красиво. Наверное, Екатерина оперу так близко к сердцу приняла потому, что у нее самой была похожая ситуация. А Борис весь такой нарядный, гордость оперы — все камеры его снимали. Он робкий был. Екатерина смотрела на него со стороны и жалела — от того, что у него нет ноги.

Екатерина открывает глаза. Впервые после смерти бабушки солнце не отпечатало под глазами фрагмент: гроб, плывущий по улице,  и родители привезли ее в Мариуполь, а она ждала увидеть море и кричала из окна машины, показывая на каждую лужу: «Море! Море!». А потом показалось море и большое-большое солнце, которое тонет в воде.

Екатерина переходит дорогу к детской больнице. На ее голове торчат кошачьи ушки.

Оставшись один, Борис допрыгивает до вешалки в узкой прихожей. Снимает дубленку с крючка и перевешивает на соседний. Допрыгивает до кухни, снимает кастрюльку с кошачьей едой с одной конфорки и переставляет на другую. Курит. Прислушивается. Сосед вышел на лестничную клетку покурить? Нет… Хорошо, не приходится больше просить у него сигареты — командир нашел Борису работу с зарплатой в пять тысяч рублей. Еще пару месяцев назад никакой работы не было, жили на тысячу, которую Екатерина получала на Лизу. Тысяча уходила на хлеб, молоко и сигареты. Крупы, консервы и картошку привозил «Восток». Борис психовал, бессмысленно перекладывал вещи с места на место. Смотрел на пепельницу с высосанными до конца окурками.

— Братан, — позвонил он соседу, — есть сигареты?

— Что, у тебя вообще нет?

— Ни денег, ни сигарет.

Сосед зашел, принес две сигареты. Ушел, вернулся, принес еще две пачки. Осмотрелся. Помолчал. Ушел, вернулся, принес две сумки продуктов.

— Мне это не нравится! Забери, я только сигареты просил.

— Не возьмешь, выйду, выброшу все, — жестко сказал сосед.

Борис опускает подбородок и не сводит глаз с безлюдного белого двора. Привычка прижимать подбородок и не сводить глаз с противника воспитывается во всех боксерских секциях. Или в тюрьме — когда смотришь на надзирателя, голову пригибаешь в знак послушания, а глаз не опускаешь, нет. И руки, на которых выбиты тюремные татуировки, складываешь, чтобы кулаки не пошли бить. Человек просто неудачно пошутил, он не знал, что у тебя на твой второй год отсидки умерла мать, а тебе сидеть еще четыре, и на похороны из учреждения не попасть. Бить — защитный рефлекс. Тяпу ущипни, у него тоже рефлекс сработает. А человека если за душу ущипнуть, он сорвется. Если человек сам себя за душу ущипнул — еще быстрее сорвется. Несколько дней складываешь руки, сидишь, а потом происходит банальное: смиряешься. С тем, что отец умер от сердца, когда тебе было два. С тем, что твой хорошо поставленный в секции удар убил в уличной драке человека. С тем, что мать, переводчица с трех языков, не смирилась с твоей тюрьмой. С тем, что тебя для Родины нет. С тем, что попал в процентное соотношение — один к трем — российских мужчин, у которых есть российский документ, и родина есть, а будущего нет. С тем, что ты Родину слышишь, а она не слышит тебя. С тем, что она для тебя — с большой буквы, а тебя для нее не существует. Тебя и таких же, как ты, — каждого третьего российского мужчины, родившегося не в той семье и не в том месте. Иногда Родина зовет — голосами разных политиков. Не обращаясь к тебе конкретно. Но ты слышишь ее призыв, идешь, делаешь свое дело, умираешь или нет, на короткий миг чувствуешь себя нужным ей. Скоро Родина снова закрывает свои красные глаза и не видит тебя, а ты стоишь, глядишь в окно, прижав подбородок к груди, натужно сводишь брови, будто хочешь напугать небо, и топаешь ногой, которой нет.

В Москве Борису изготовили протез. Борис сразу вернулся в нем на передовую, где протез износился в течение года. Сейчас ему нужен новый

— Боря, сходи к родителям, поправь курятник, — просит, вернувшись, Екатерина. Она стягивает с себя сапоги с высокими голенищами. Ставит красную сумку на полку перед зеркалом. — Боря, то, что ты можешь сделать с одной ногой, другие не могут сделать с двумя. Другому пальчик прищемишь, он будет сидеть на него дуть. Ты не такой. Вот даже когда я тебя впервые увидела, я подумала: «А я чего руки опускаю? Ну онкология, ну подумаешь». А ты для меня — свет в конце тоннеля. Ты — мои крылья за спиной.

Борис переставляет пепельницу. Слова Екатерины звучали бы сентиментально, если бы не глиома в ее голове.

— Не пыли.

— Конечно, иногда обидно, даже печально. Может, ты думаешь, что у тебя судьба поломана. А так бы пошел в армию, и все иначе бы сложилось.

— Раньше я не представлял себя военным, — размякнув, отвечает Борис.

— Может, ты и в Донецк никогда бы не приехал нас защищать! Остался бы в России, и построилось бы у тебя в жизни все по-другому!

— Ну вот видишь, как хорошо все построилось. Тебя встретил.

Чем сильнее темнеет за окном, тем белее тюль и больше серебра выходит из узоров на обоях. Звонит телефон. Борис, сделав серьезно-напряженное лицо, слушает трубку.

— Мой бывший командир, — говорит, нажав отбой, — нет, мой настоящий командир, мой единственный командир Сергеич (Александр Ходаковский, командир бригады «Восток». — «РР») нарезал ребятам задачу, они взяли в Ростове справку о том, что я есть.

Одна нога здесь

Борис заходит в ворота военной базы. На пропускном пункте за столиком сидит Андрей. Круглое зеркальце отражает его коротко стриженную седую голову, голубые веселые глаза. За стеклом сидит кошка и не сводит миролюбивых прищуренных глаз с Андрея.

— Боря, что, дали паспорт? — спрашивает он.

— Только через месяц. Но сегодня уже адресную справку дали.

Борис останавливается под картой, на которой Донбасс обведен черным маркером и подписан «Новороссия».

— Ты ж россиянин, поедешь теперь с паспортом ДНР к себе российский паспорт восстанавливать.

— А смысл? — Борис висит на костылях. — У меня теперь тут все — товарищи, семья.

— И нога здесь осталась, — серьезно добавляет Андрей.

— Под Красным Партизаном, — торжественно сообщает Борис. — А что за российский паспорт… так вот, когда станем Россией, тогда его и получу.

— Да навряд ли станем.

— Автономией будем какой-нибудь.

— Боря, а что это ты в руках держишь?

— Билеты в оперу. Мне подарили.

— Ты хоть в опере когда-нибудь был?

— Был один раз. На «Риголетте».

— Бо-ря! Ты хоть выражайся культурно! Ты же в оперу идешь! В театр! И гэкаешь! Какая «Рихалетта»? «Риголетто» надо говорить, — Андрей звонко произносит «г».

— Так я ж ростовский хлопец, там все гэкают.

— Ты мне еще Гамлета ХамлЕтом назови, — Андрей ставит ударение на второй слог. — Я сам, Боря, гэкаю. Сам. Но не на искусство же! Не на театр! Ты не поверишь, Боря, к сестре недавно приехал в Москву, останавливаюсь цветы купить, подхожу, а там стоят девчонки, фарфор-фаянс продают. Я им: «Здорово, девчонки». Они: «И вам здрасьте». Я: «Со Славянска?» «Ой, а вы откуда знаете?» «Так вы ж гэкаете на всю Москву». «Со Славянска приехали вазы продавать. Уже милиция два раза забирала». «Так может, вы до моей сестры доедете, покупаетесь, переспите, покушаете?» «А что, можно?» «Поехали. Мы ж семья». Так сестра еще все их вазы и сервизы своим сотрудницам попродавала… «Рихалетта»… А я вот сейчас как возьму, как рохатку сделаю! — кричит Андрей, увидев кобеля, сующего морду под ворота части. — Рохатку сделаю и стрелять буду. Убить не убью, а больно будет!

— Андрей, зачем рохатку? Они же маленькие…

— Бо-ря, они маленькие, а вся база у меня — беременные! Кошки беременные! Собаки беременные! Вон Машка, — машет на кошку за стеклом, — тоже беременная. Это как в анекдоте, Боря. Звонит муж жене. Она ему: «Где ты пил?». Он: «На кладбище». Она: «А что, кто-то умер?» Он: «Дорогая, ты не поверишь, тут все умерли!» Аха-ха!

Борис, вертя головой в шапке-ушанке, идет к зданию базы, желтеет в сумке файл с адресной справкой. Борис скользит на обледенелых ступеньках и исчезает в темном коридоре.

Дух Рихалетты

Борис и Екатерина поднимаются по лестнице Донецкого театра оперы и балета. Белеют балюстрады. Нога в военной брючине и черном ботинке давит на красную дорожку. Культя дергается, словно вторая нога не знает, что ее тут нет, и рвется пробежаться по ступеням, утонуть в мягком ковре концертного зала, в котором она никогда не была, усесться в мягкое зрительское кресло и шаркнуть, успокаиваясь до антракта. Первый учебный протез Борису сделали в Москве, обещали, что прослужит год. Борис явился в нем на передовую. Там он был нужен. Или чувствовал себя таковым. Через год протез на войне износился, культя усохла, протез начал крутиться на ней, и когда Борис под руку с Екатериной торжественно шагал по Донецку девятого мая, протез выскочил из брючины, самостоятельно побежал вперед, будто все та же не знающая о своем отсутствии фантомная нога скинула его и пнула. Борис покраснел, нахмурился. Ему было стыдно.

— Тут война, Боря, — сказала ему Екатерина. — И люди тут понятливые, не из пугливых.

В театральных интерьерах, среди интеллигентно нарядившихся для оперы людей Борис и Екатерина робеют. Они — простые люди.

— А вам можно нас бесплатно посещать, — обращается к Борису билетерша. — Как участнику боевых действий.

На проходной базы бригады «Восток» висит карта. На ней территория Донбасса обведена черным маркером и подписана — «Новороссия»

Борис кивает. Билетерша не знает, что паспорта у него пока нет. Но через месяц будет. Когда началась война, из Донецкой оперы сбежали все четыре дирижера, прихватив с собой фраки и партитуры. Но приехал дирижер из России и обучил нескольких местных музыкантов дирижировать. Борис ходил бы в оперу каждый месяц, нет, каждые две недели. С одной стороны, опера всю жизнь ему перевернула — здесь он познакомился с Екатериной. На груди у него ордена ДНР. С другой стороны, опера — это же высокое искусство. Оно захватывает и погружает в себя целиком — ты тонешь в нем, забываешь, что у тебя за спиной неустроенный быт и мать, с которой не попрощался. За спиной остаются глиома мозга, кухня с отбитой плиткой и все то, чего для тебя скоро может и не стать. А впереди только большое-большое солнце, которое тонет в воде.

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Над пропастью поржи Над пропастью поржи

Ходят слухи, что российский юмор снова на взлете

Esquire
Александр Коршунов: «Вдохновение должно приходить в назначенное время» Александр Коршунов: «Вдохновение должно приходить в назначенное время»

Режиссер Александр Коршунов — о новом спектакле и театре «Сфера»

Монокль
Прокладывая путь: как София Ионеску стала первой в мире женщиной-нейрохирургом Прокладывая путь: как София Ионеску стала первой в мире женщиной-нейрохирургом

София Ионеску — первая женщина-врач, которая провела операцию на головном мозге

Forbes
Два аспида не поделили червягу Два аспида не поделили червягу

Исследователи стали свидетелями битвы за добычу между двумя коралловыми аспидами

N+1
Старикам везде у нас почет Старикам везде у нас почет

Самые уважаемые автомобильные марки в современной России

Автопилот
За что держаться, когда думаешь, что мир рушится: концепция антихрупкости За что держаться, когда думаешь, что мир рушится: концепция антихрупкости

Что такое концепция антихрупкости, которая помогает выстоять?

VOICE
Неофициальные шестидесятые: от СМОГа до «ахматовских сирот» Неофициальные шестидесятые: от СМОГа до «ахматовских сирот»

Неофициальная поэзия 1960-х: поэтические содружества и авторы-одиночки

Полка
Парус, лыжи, кошки, спиннинг… Парус, лыжи, кошки, спиннинг…

В кратер вулкана на лыжах и неделя «вне зоны действия сети»

Вокруг света
Мне нужны твои камбэки: чем хороша французская драма «(Не)бывшие» с Гийомом Кане? Мне нужны твои камбэки: чем хороша французская драма «(Не)бывшие» с Гийомом Кане?

почему стоит смотреть новую драму Стефана Бризе «(Не)бывшие»?

Правила жизни
6 фильмов о дружбе, одержимости и соперничестве между женщинами 6 фильмов о дружбе, одержимости и соперничестве между женщинами

Фильмы, где связанные узами женщины переживают кризис идентичности

СНОБ
Берегли вещь для особого случая? Используйте ее прямо сейчас! Берегли вещь для особого случая? Используйте ее прямо сейчас!

Выясняем, почему мы не используем то, что приобрели, и как с этим справиться

Psychologies
Дух свободы Дух свободы

Подчеркнуто мужское пространство со своей неповторимой атмосферой и харизмой

SALON-Interior
Всего два дня отсутствия здорового сна могут заставить человека чувствовать себя на годы старше Всего два дня отсутствия здорового сна могут заставить человека чувствовать себя на годы старше

Недосып прибавляет к ощущаемому возрасту человека почти 4,5 года

ТехИнсайдер
Кокни пацана Кокни пацана

«Джентльмены»: образцовый Гай Ричи в восьми сериях

Weekend
Что делать, если посудомоечная машина не сливает воду Что делать, если посудомоечная машина не сливает воду

Случаи, почему течет посудомойка, а также способы, как это исправить

CHIP
Что это такое принцип Парето и как его применять Что это такое принцип Парето и как его применять

Оказывается, что 80% результата можно обеспечить 20% усилий

РБК
Главная роль Кэтрин Зета-Джонс Главная роль Кэтрин Зета-Джонс

Свою главную и самую сложную роль она играет не на сцене или в кино, а в жизни

Караван историй
Хороший тон Хороший тон

Как добиться эффекта идеально гладкой сияющей кожи с помощью тональных средств

Лиза
Силиконовый остров Силиконовый остров

Как Тайвань стал главной мировой полупроводниковой державой

Деньги
Источники энергии Источники энергии

Кетогенная диета – система питания, придуманная почти сто лет назад

Добрые советы
Какие парфюмерные ноты подходят блондинкам, а какие — брюнеткам Какие парфюмерные ноты подходят блондинкам, а какие — брюнеткам

Что, если определиться с флаконом, исходя из своего типажа или цвета волос?

VOICE
Древнейшая овчарка: что нужно знать о породе алабай Древнейшая овчарка: что нужно знать о породе алабай

Что требуется алабаю и какие условия содержания подойдут этой породе?

ТехИнсайдер
Опытные охотники с необычным хобби: 50 фантастических фактов о дельфинах ― безумно смышленых и таких ласковых существах Опытные охотники с необычным хобби: 50 фантастических фактов о дельфинах ― безумно смышленых и таких ласковых существах

Эти красавчики ― настоящие гении среди морских обитателей

ТехИнсайдер
Строительный материал из золы: химики создали экологичный метод утилизации отходов с тепловых электростанций Строительный материал из золы: химики создали экологичный метод утилизации отходов с тепловых электростанций

Один из наиболее экологичных способов утилизации отходов тепловых электростанций

ТехИнсайдер
Полезный канцелярский товар: 7 крутых идей, как использовать клей ПВА в быту Полезный канцелярский товар: 7 крутых идей, как использовать клей ПВА в быту

Канцелярский клей предназначен не только для создания школьных поделок

ТехИнсайдер
Выйти из тени Выйти из тени

Яхтенный мир знает немного историй об успешном партнерстве верфей с автопромом

Y Magazine
12 фраз, которые ни в коем случае нельзя говорить партнеру во время секса 12 фраз, которые ни в коем случае нельзя говорить партнеру во время секса

Список фраз, которые стоит избегать в постели

Psychologies
Что опытные велосипедисты делают иначе, чем все остальные: 10 полезных навыков Что опытные велосипедисты делают иначе, чем все остальные: 10 полезных навыков

Несколько привычек опытных велосипедистов, делающие поездки легче

ТехИнсайдер
Способность птиц решать головоломки с едой связали с размером мозга и инновационным поведением Способность птиц решать головоломки с едой связали с размером мозга и инновационным поведением

Птицы, лучше решающие головоломки с едой, имеют более крупный мозг

N+1
Рыцари супа Рыцари супа

Рыцари павийского супа придумали, как разогреть патриотизм историческим рецептом

Вокруг света
Открыть в приложении