Дело № 21 620
Весной 1937 года вернувшегося из Испании Михаила Кольцова вызвали в Кремль. Популярность этого журналиста и писателя была сравнима с популярностью челюскинцев или папанинцев, его высоко ценил Сталин. На встрече «вождь народов» неожиданно поинтересовался, есть ли у Кольцова револьвер и не собирается ли он застрелиться. Кольцов воспринял это как шутку.
Как и почему в недрах НКВД возникло дело № 21 620, почти семьдесят лет оставалось загадкой. Но мне удалось найти документ, который проливает свет на эту историю. Хранился он в личном архиве Сталина, и было строжайше предписано никому и никогда его не выдавать. Вот и не выдавали. И правильно делали, ведь речь шла о самом обыкновенном, я бы сказал, примитивном доносе, который в те годы не писал разве что «вождь народов» на самого себя.
Напомню, что во второй половине 1930-х в Испании шла жесточайшая гражданская война. Интернациональными бригадами, помогающими республиканцам, руководил француз Андре Марти. В его подчинении было около 35 тысяч коммунистов, социалистов и анархистов, приехавших из 54 стран. И лишь один человек ему не только не подчинялся, но даже имел смелость указывать на ошибки. Этим человеком был известный советский журналист Михаил Кольцов. Эрнест Хемингуэй был тому свидетелем. В своем романе «По ком звонит колокол» он вывел Кольцова под фамилией Карков. «Андре Марти смотрел на Каркова, и его лицо выражало только злобу и неприязнь, – писал Хемингуэй. – Он думал об одном: Карков сделал что-то нехорошее по отношению к нему. Прекрасно, Карков, хоть вы и влиятельный человек, но берегитесь!» Смириться с таким, с позволения сказать, двоевластием Марти не мог. Уничтожить Кольцова он решил с помощью всем известного покровителя московского журналиста – Иосифа Сталина. Донос, который отправил Марти по своим каналам, дал старт беспрецедентной по своим масштабам антикольцовской кампании. Вот его подлинный текст.
Фото: РИА «Новости»
«Мне приходилось и раньше, товарищ Сталин, обращать Ваше внимание на те сферы деятельности Кольцова, которые вовсе не являются прерогативой корреспондента, но самочинно узурпированы им. Его вмешательство в военные дела, использование своего положения как представителя Москвы сами по себе достойны осуждения. Но в данный момент я хотел бы обратить Ваше внимание на более серьезные обстоятельства, которые, надеюсь, и Вы, товарищ Сталин, расцените как граничащие с преступлением:
1. Кольцов вместе со своим неизменным спутником Мальро вошел в контакт с местной троцкистской организацией ПОУМ. Если учесть давние симпатии Кольцова к Троцкому, эти контакты не носят случайный характер.
2. Так называемая «гражданская жена» Кольцова Мария Остен (Грессгенер) является, у меня лично в этом нет никаких сомнений, засекреченным агентом германской разведки. Убежден, что многие провалы в военном противоборстве – следствие ее шпионской деятельности».
Лежать без движения такого рода доносы просто не имели права – и вскоре даже не прозвучал, а прогрохотал первый звонок. Произошло это в кабинете Сталина. Весной 1937-го Михаил Ефимович вернулся из Испании. О перипетиях бушевавшей там войны в Советском Союзе узнавали в основном из очерков Кольцова, поэтому отблеск этой бескомпромиссной борьбы ложился на боевого спецкора «Правды» и создавал вокруг него ореол популярности и славы. Кольцова наперебой приглашали на фабрики и заводы, в наркоматы и школы, где с восторгом слушали его рассказы о героической борьбе испанских республиканцев, а также пришедших им на помощь членов интербригад.
Рядом его племянник Миша Ефимов. 1937 год.
Коммерсантъ фото
Одной из самых серьезных аудиторий была самая немногочисленная, состоящая всего из пяти человек. Это были Сталин, Ворошилов, Молотов, Каганович и, конечно же, самая мрачная фигура тех лет, нарком внутренних дел Ежов. Вопросы к Кольцову и его пространные ответы заняли более трех часов. Когда его тепло поблагодарили и Михаил Ефимович направился к двери, неожиданно его окликнул Сталин, назвал доном Мигелем и спросил, есть ли у него револьвер.
– Есть, – ответил Кольцов. – Но вы не собираетесь из него застрелиться? – Конечно, нет. И в мыслях не имею. – Ну вот и отлично. Отлично! Еще раз спасибо, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель.
Вскоре Кольцов снова уехал в Испанию, а когда вернулся, на него, как из рога изобилия, посыпались должности, ордена и даже звание члена-корреспондента Академии наук. Казалось бы, чего лучше, чего большего ждать от жизни?! И все же дурные предчувствия не покидали Кольцова.
– Не могу понять, что произошло, – не раз говорил он брату. – При чем здесь револьвер? Почему я должен, опасаясь самого себя, думать, как бы из него не застрелиться?
В сутолоке дней Михаил Ефимович так и не понял, почему Сталин заговорил о револьвере. А ведь это была подсказка. В свое время это прекрасно поняла жена Сталина Надежда Аллилуева – и застрелилась. Потом – Серго Орджоникидзе, и чуть позже начальник политуправления Красной Армии Ян Гамарник.
Разработку начали, как водится, с ближайшего окружения, то есть с сотрудников «Правды», «Огонька », «Крокодила» и других изданий, в которых Кольцов тогда работал и которыми руководил. Известная в те годы писательница Тамара Леонтьева то ли под пытками, то ли из женской мстительности наговорила такого, что оставлять без последствий ее показания сотрудники Лубянки просто не имели права: «В Москве существовала троцкистская группа литераторов, которая объединялась вокруг так называемого салона Галины Серебряковой. В нее входили Герасимов, Светлов, Кирсанов, Луговской, Киршон и Авербах. Позднее, когда Киршон и Авербах были арестованы, эта группа объединилась вокруг Михаила Кольцова и его жены Елизаветы Полыновой. Кольцов является тем скрытым центром, вокруг которого объединились люди, недовольные политикой ВК П(б) и советской властью. Всем хорошо известно, что Кольцов является тонким мастером двурушничества, которому при всех политических поворотах удавалось не выпасть из тележки».