Разговоры о Высоцком
Отрывок из не вошедшей в книгу «За кадром» беседы Натальи Юнгвальд-Хилькевич с отцом, Георгием Эмильевичем Юнгвальд-Хилькевичем, режиссером, сценаристом, художником, создателем киноэпопеи «Д’Артаньян и три мушкетера».
«Однажды, – рассказывает Наталья Георгиевна, – папа мне признался: «Я Боготворил Володю. Я его обожал. Сказал бы ему сейчас, но нет его уж... Так что цени настоящее, дочь моя. Живи сегодняшним днем как последним».
– Высоцкий – это не только гений, это душа народа. Володя был фантастический человек. Это светлый ум, великая доброта и ранимая душа. Это внесоциальное явление, как и Пушкин. С тех пор я так и не встретил никого, даже хоть сколько-нибудь похожего на него.
В тот период было много событий, хороших и плохих, светлых и темных, ярких и ярчайших. Есть воспоминания совершенно «трезвые», когда Володя не пил. Некоторые из них абсолютно не совпадают с тем, о чем писалось и говорилось. О многом я пока не готов рассказывать. Потому что не знаю, как бы Высоцкий отнесся к этому.
– Говори что можешь, и будь что будет!
– Тогда о главном. Для «Опасных гастролей» В олодя написал много песен. Не все они вошли в картину, но все равно не потерялись. Как и все, что писал Высоцкий, приобретало самостоятельную ценность.
«Я не люблю себя, когда я трушу… Я не люблю насилья и бессилья, и мне не жаль распятого Христа». Эта песня тоже ведь была написана для «Опасных гастролей». Понятно, почему не вошла в фильм. Потому что самое страшное в этих словах – что людям даже Христа не жаль. Потом Володя слова переделал, изменилась его позиция, наверное, он что-то хотел подправить. И написал: «Вот только жаль распятого Христа».
Высоцкий обычно все свои песни доделывал и переделывал, причем на протяжении всей жизни. Песня о сплетнях («Но словно мухи тут и там, / Ходят слухи по домам, / А беззубые старухи их разносят по умам...») в фильм тоже не вошла. И «Цыганочку» («Эх раз, да еще раз...») убрали.
– Скажи, а как часто ты с Высоцким встречался?
– Когда я приезжал в Москву по всяким делам, я останавливался практически всегда у него. Он жил тогда на улице Телевидения, с мамой. Потом переехал на Малую Грузинскую. Я оказался у него в тот момент, когда Володя развелся с Людмилой Абрамовой.
Это была серьезная душевная драма. Понятно, что, когда родители расстаются, дети обычно принимают чью-то сторону. Его сына Никиту я видел часто. Володя чуть ли не ежедневно заезжал за ним в детский сад. А Никита папу просто обожал. Обнимал и заглядывал в глаза. Не предполагая, вероятно, что его отец – гений. Аркашу в тот период я ни разу не видел. Аркаша принял целиком «мамину» сторону.
– С чего начиналось утро на улице Телевидения, то утро, которое начиналось с Высоцким?
– С раннего утра он поднимался и начинал помогать друзьям. Это были хлопоты по устройству в институт, определение чьих-то детей в садик, кого-то нужно было устроить в приличную лечебницу. Доставал лекарства.
– А когда к Высоцкому признание пришло?
– Высоцкий к тому времени уже снялся в «Вертикали» у Славы Говорухина. Но там он был заклеен бородой и усами. И в «Долгих проводах» Киры Муратовой тоже. И его мало кто на улице узнавал. Хотя песни знал каждый. В лицо его стали узнавать после «Опасных гастролей».
– Про Марину Влади что хорошее вспомнишь?
– Как-то Влади прилетела в Москву, остановилась в гостинице «Бухарест», и Володя меня туда потащил. Ему нравилось, когда друзья рядом. И Севку Абдулова за собой таскал. Не знаю, правда, зачем это ему нужно было? Там были все условия, чтобы им провести время вдвоем.
Помню, все мы были поддатые. И Володя тоже. И мы веселились. Потом Марина напоила нас какой-то шипучей французской таблеткой и через полчаса мы по одному стали бегать в туалет и блевать… Марина делала то же самое. Через час все были трезвы как стеклышки.
– Что сгубило Владимира Семеновича?
– В некотором смысле... пьянка. Ужас в том, что все мы были пьющие. Никто его не подбивал «кирнуть», все жалели, зная, что это болезнь. Но все равно квасили при нем. И он в конце концов срывался.
Первая рюмка выпивается обычно втихаря и очень радостно, а потом все понеслось. Нужна мощная, нечеловеческая собственная воля. А Володя после запоя сам завязать уже не мог. Это обязательно капельницы, больница. Завязка с медициной. Такое со мной тоже было, когда кажется, что начинаешь умирать. А спасение одно – выпил и тебе хорошо. И этот промежуток – как шагреневая кожа, все больше и больше сокращается. Когда завязал, настолько остро начинаешь ощущать мир. И это счастье.