Шесть соток рая
Для иностранца dacha – одно из самых непонятных слов в русском языке. Не загородный дом, не огород, не площадка для пикника, а все это и еще многое другое. То, что заставляет нас по выходным спешить из объятий города в далекий, неустроенный, но все равно родной дачный рай.
Сугубо российская, казалось бы, дача ведет свое начало из Древнего Рима. В нем отставным легионерам и чиновникам давали «премии», небольшие участки земли вокруг города, – места там хватало, чтобы построить домик и разбить огород, который кормил служивого до конца жизни. Порой владельцы богатели, и домики превращались в роскошные виллы. С концом античной эпохи между городским и сельским миром пролегла пропасть; только в XVIII веке короли и аристократы заимели привычку – кроме дворца в городе заводить себе сельское имение, где можно было укрыться от шума и светской суеты.
В России тогда же появилось понятие «дача» от слова «давать» – Петр I за особые заслуги награждал подданных земельными наделами в окрестностях столицы. Возле Петербурга и Москвы стали расти дачные усадьбы, куда уезжали на лето и просто на выходные – дышать воздухом, гулять, принимать гостей. Именно этим занимались персонажи пушкинского отрывка «Гости съезжались на дачу», написанного в 1828 году. Тогда же Николай I подарил своей супруге Александре Федоровне «скромную» дачу «Александрия» на 27 комнат. Он же в 1844 году издал первый официальный указ о раздаче земли в Кронштадте для «постройки домиков или дач». Строгий император требовал непременно окружать дачи забором, запрещал там петь, плясать и вообще шуметь. Уже в то время за город рвалась не только элита: историк Карамзин писал, что Москва летом пустеет до такой степени, что даже извозчика трудно найти. Портные и сапожники вместе с семьями отправлялись на природу рвать цветы и слушать соловья. Многие делали шалаши из веток и оставались в лесу на ночь, сражаясь с комарами. Те, кто побогаче – купцы и чиновники, – строили себе летние домики в таких местах, как Сокольники, Останкино, Перово.
С появлением железных дорог дачи начали расти вокруг обеих столиц с невероятной скоростью. Предприимчивые богачи возводили целые дачные поселки и с большой выгодой сдавали их отдыхающим. Самый известный из подмосковных поселков, Перловку, построил чаеторговец Василий Перлов, который брал с жильцов деньги на год вперед, – причем не меньше, чем за аренду квартиры в центре Москвы. Но от желающих отбою не было: к их услугам были сосновый бор, купальни на берегу Яузы, благоустроенные дома с душем и туалетом, а также музыка и танцы. Но это было исключение – обычно под дачи сдавались крестьянские избы и даже сараи, где ютились целые семейства по 6–8 человек. Для них избу разгораживали на отсеки-«курятники» с отдельными террасами (непременное условие), где обедали и пили чай. Овощи и зелень брали у хозяина, все остальное покупали в лавке или у торговцев, которые быстро приспособились к нуждам гостей. Утром прямо к крыльцу привозили молоко, к обеду – мясо и рыбу, к вечернему чаю – булки, конфеты, шоколад. Появились и «дачные нищие», обходившие поселки с шарманками и жалостными историями.
В конце XIX века на дачи ежегодно выезжали 40 тысяч москвичей. Часто семьи чиновников отправлялись за город уже в апреле и жили там до сентября. Отцов семейства, которые работали в городе, но ежевечерне приезжали на дачу, прозвали «дачными мужьями». Название придумал юморист Щеглов, но прославил Чехов, который в рассказе «Один из многих» жаловался: «Выходишь из присутствия разбитый, измочаленный; тут бы обедать идти и спать завалиться, ан нет, помни, что ты дачник, то есть раб, дрянь, мочалка, и изволь, как курицын сын, сейчас же бежать по городу исполнять поручения. На наших дачах установился милый обычай: если дачник едет в город, то, не говоря уж о его супруге, всякая дачная мразь и тля имеет власть и право навязать ему тьму поручений».
