Жизнь
Ровесники революции
Истории людей, проживших целый век. Что это — несколько разных жизней или судьба одного народа? Полузабытое чужое прошлое или наше собственное настоящее?
Совесть и религия
Женщина в тяжелом платке смотрит в упор с черно-белой фотокарточки. Платок подколот под подбородком и широкими треугольниками покрывает грудь и плечи. Такой могла бы быть героиня Лескова — суровая раскольница. Места для этого подходящие: нижегородские леса, многовековой оплот русского старообрядчества.
Портрет матери — одна из немногих фотографий, сохранившихся у Елизаветы Андреевны Лакеевой. Мама, неграмотная крестьянка, была известной личностью в деревне Конево. Почила в возрасте ста трех лет и оставила своим многочисленным дочерям завидное наследство — ген долголетия. Но никому из них превзойти мамино достижение пока не удалось. Последней осталась Елизавета Андреевна, даст бог, через три года она побьет рекорд.
«Мама попов не любила, — у Елизаветы Андреевны ироничное отношение к жизни, она пошучивает и посмеивается, словно минувший век дался ей легко. Она нежится на солнце около своего дома в Коневе и машет рукой куда-то в зеленую даль. — Поп жил вон там, недалеко от нас. У него был большой дом с жестяной крышей. Мы детьми наберем зеленых ягод с картошки и кидаем ему на крышу: бум-бум! Он выскочит, ругается, грозит матери: «Агриппина, опять твои пакостничают!»
Смешно было, когда в тридцатом году начали рушить церковь. Все собрались, смотрели, как храм разбирают и разбивают, как тащат куда-то иконы, везут колокола. Хохотали, когда дьякон забрался на звонницу и начал пилить брус, на котором подвешен самый большой колокол. Пилил он этот брус, сидя на нем верхом, и народ потешался над ним, ожидая, что дьякон вот-вот полетит вместе с колоколом.
«А он почему работал? Чтобы не забрали в ссылку, потому что много их тогда забрали, — объясняет Елизавета Андреевна. — И дьячков, и попов отправляли куда-то на север. Холодно было тогда, а их забирали раздетых, и много их погибало».
Ослепленный и обезглавленный храм так и стоит на пригорке. Внутри проросли деревья, торчит, воткнувшись в землю, толстенная, подточенная временем балка. На фасаде по сторонам от входа — две неглубокие пустые ниши в человеческий рост. На уровне лица отчетливо видны сколы от пуль. Стреляли кучно, целясь в глаза святым.
Храм, пусть и обесчещенный, в деревне любят, считают за главную достопримечательность. Тропа, ведущая мимо него к кукурузному полю, не заросла. Но вокруг развалин — нехоженая трава по пояс, из которой торчат безымянные кресты.
Конево — глушь, но совершенно лубочная. Люди тут живут в домиках с резными наличниками и без заборов. Кроме электричества, цивилизации нет никакой, даже магазина. За это Конево безмерно ценят дачники, которые составляют абсолютное большинство здешнего населения. Зимой село тонет в сугробах и темноте: постоянных жителей тут примерно три человека. Включая Елизавету Андреевну.
За ее спиной говорят, что секрет ее долгой жизни — в бездетности. Не за кого было переживать, могла о себе подумать. Елизавета Андреевна дважды была замужем, и оба раза удачно. Вторую свадьбу сыграла в возрасте за 60, жених был на пять лет моложе. «Выходила — думала, он меня похоронит… Ан нет, я его похоронила».
Рассказы о любимых мужьях перемежаются с описаниями любимого огорода, достигая кульминации в истории о том, как супруги вместе выращивали клубнику. Мир в семье и труд на земле — вот рецепт долголетия от самой Елизаветы Андреевны.
Дельный рецепт, но кто знает, был бы в нем толк, если бы Елизавета Андреевна не пеклась о своем здоровье. Чуть где кольнет — сразу звонит фельдшеру в соседнюю деревню, не пропускает медосмотров и строго следит за своим питанием. Пироги полнят, селедка вредна для желчного пузыря, вино сжигает печень, поэтому щи да каша — основа рациона. В этой щуплой старушке скрывается железная леди с нечеловеческой силой воли: «Я ведь на диете. Уже годов сорок, наверное».
Доступно для всех
Яркое-яркое, горчичного оттенка платье мягкими складками спадает с плечиков. Женские руки любовно оглаживают его, пальцы бегут по выпуклой вышивке.
«Это оно. В нем мама была на коронации. Хотите, она его примерит?» — в семье Гребневых к историческим ценностям относятся без трепета, но с гордостью. Ирина, дочка Галины Валерьяновны, уводит мать переодеваться.
Их московская квартира превращена в музей, посвященный семье Гребневых и немножко двадцатому веку. Фотографии, письма, книги, газетные вырезки, личные вещи, коробка с медалями и памятными знаками. Внутри, в россыпи кружков со звездами, серпами и усатыми профилями, мелькает девичья головка в короне.
«Она молодец, конечно, живая такая, — Галина Валерьяновна помнит Елизавету II в день ее восшествия на британский престол. 2 июня 1953 года супруги Гребневы, как сотрудники советского посольства в Лондоне, были на коронации. — Нас пригласили в дворцовый парк. У каждого посольства было свое место. Мы все находились там, а она шла и всех дипломатов награждала своей медалью. И Сереже подарила медаль».
Платье, сшитое посольскими портнихами к тому знаменательному дню, сейчас чуть-чуть не сходится на талии Галины Валерьяновны. Но в свои сто лет она выглядит в нем весьма элегантно. Этот утонченный образ, гордая посадка головы, хорошо поставленный голос и любовь к бутербродам с икрой заставляют задуматься о родословной Галины Валерьяновны.