Париж, я не люблю тебя
Как Зинаида Пронченко увидела Париж и чуть не умерла от скуки.
В эти тревожные времена я все чаще слышу от мало знакомых с моей биографией людей риторический вопрос — почему я «до сих пор» живу в России? Раньше, кстати, этот вопрос стоял и звучал чуть менее общо — почему я «до сих пор» живу в Санкт-Петербурге? Со снобистскими, а не паническими нотками в голосе. Ну вот я переехала в Москву, и что? И здесь красоты не видать, надо следовать дальше, туда, где Путина на них нет. Давно сгустившиеся над отечеством тучи в карантин стали откровенно грозовыми. Вечный вопрос русского интеллигента — уезжать или прозябать? — снова обрел актуальность, равно как и ВНЖ в любой цивилизованной стране, являющейся, в отличие от РФ, частью глобального мира.
Я имела несколько лет ВНЖ во Франции, за гражданина которой в 2010 году вышла замуж. То была история любви, а не бегство с изменившимся лицом к пруду, вернее, к эльзасским далям в обрамлении голубых Вогезов. Я никогда не мечтала об эмиграции. Нет, дело не в Эрмитаже или березах, как писал ленинградский классик. Дело в языке, что старше времени и шире пространства. Кто жил и мыслил в русском поле, тот не может в глубине души не презирать свой собственный удел — дезертира, польстившегося на буржуазный быт и демократичный строй, отрекшегося от единственной, положенной нам, скифам, идентичности — языковой. И чего ради — paroles paroles paroles, конфеты и горький шоколад.
Моя любовная лодка довольно быстро разбилась о нравы и порядки чужбины. Русскому языку, как доброй свинье, все впрок. Русскому человеку все не в корм, он постоянно оглядывается. Будущего не существует, счастья тоже. Покой опционален, воля только к власти.
Франция, увы, оказалась миражом. Свобода, равенство и братство — триадой, что украшает фасады и банков, и тюрем. Французские мужчины благоухали, носили шарф в любую погоду, проявляли широту лишь в постели. Париж был мне не по карману. Ибо окружать себя шепелявым прошлым из фильмов «нувель ваг» — сегодня очень дорого. Прошлого не существует, счастья тоже. Покой стоит миллионы, воля только к забастовке.