Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Александр Збруев: "Кто-то считал, что я хожу по краю"
Я вел двойную жизнь. Своим пацанам во дворе боялся признаться, что обожаю театр. Поступление в "Щуку" оказалось переломным моментом в моей судьбе. Театр спас меня от многих бед.
Александр Викторович, в «Ленкоме» бурная и непредсказуемая жизнь. Недавно главным режиссером театра стал Алексей Франдетти. Ему всего 38 лет. Мне это назначение показалось неожиданным, но я же человек со стороны, могу чего-то не знать.
— У меня было похожее ощущение, когда это объявили. О Франдетти я знаю только то, что написано в интернете и что у него музыкальные приоритеты. Нам его представили в конце сезона. Он пришел первый раз, когда Антон Яковлев сдавал «Последний поезд». Этим спектаклем в сентябре «Ленком» открывает новый сезон. А отдельно с артистами Франдетти не встречался, не знакомился. Наверное, сделает это позже. Лучше бы, конечно, режиссеру, который не очень хорошо знает театр, смотреть спектакли, в которых играют артисты. Это и есть идеальное знакомство. Потому что в жизни человек может производить совершенно другое впечатление, нежели на сцене.
— Какие у вас ощущения во время перемен?
— Трудно сказать. Сейчас, кстати, не только в «Ленкоме» перемены. Были периоды стабильности, когда все шло своим чередом, не спотыкаясь. А за последние года три в театре вообще, не только в нашем, серьезные изменения. Во многих коллективах меняются состав труппы и руководители. Порой назначают не тех, кого нужно. Ну, а кого назначили, держатся недолго, потому что не удовлетворяют коллективы. Тут идет вполне естественная реакция — выставление локтя: нет, нет, варяг нам не нужен.
Хорошо, если бы приходил режиссер со своим портфелем и видением художественного направления в театре. Предложил бы какую-то новую жизнь труппе. Тогда бы все шло естественно и мы сами сказали бы: спасибо, что вы к нам пришли, мы рады с вами работать и хотели бы, чтобы вы продолжали свои начинания.
Конечно, когда в коллектив приходит талантливый человек, обязательно появляется группа людей не очень довольных, потому что им удобно идти по протоптанным дорожкам. Вообще, талантливый человек неудобен. Все новое очень сложно и трудно принимают.
— Яркий этому пример — Константин Богомолов, которого в «Ленкоме» не приняли.
— Я смотрел недавно его новые замечательные спектакли — «Таня» и «Гамлет in Moscow». Видел то, что он делает вообще с репертуаром в Театре на Бронной, который ему доверили. Там, например, прекрасно работает Александр Молочников. Этот театр живет и выпускает много интересных работ. И те актеры, которые работают с Богомоловым, очень довольны. Костя идет своей дорогой.
А еще есть необыкновенный Дмитрий Крымов. Недавно я посмотрел в театре Фоменко спектакль, от которого просто обалдел, опупел — «Моцарт «Дон Жуан». Генеральная репетиция». Он абсолютно сбил меня с ног. Это то самое новое, что хотелось бы потрогать, испытать. Крымов, как Леонардо да Винчи. Он художник и по профессии, и по своей сути. У него еще такая родословная, которая ему дала очень, очень много. Отец — режиссер Анатолий Васильевич Эфрос, мама — театровед Наташа Крымова. Когда он начал заниматься режиссурой, шел через восприятие, которое в него заложено генетически.
Вот что такое художник? Художник ставит перед собой мольберт, перед ним краски, и он не думает о публике, он просто выражает свои чувства, свои эмоции на полотне. А купят, не купят — он об этом не думает. Такое ощущение у меня от работы Крымова — сцена перед ним как мольберт, и он создает тот самый портрет спектакля, на который мы приходим и который нас всех объединяет. Публика рвется на его постановку, потому что это необыкновенно талантливо.
К сожалению, спектакли уходят, они эфемерны. Но есть удачные постановки, которые идут годами. И в нашем театре такие есть, не только «Юнона и Авось». Еще «Женитьба» Гоголя, «Безумный день, или Женитьба Фигаро» Бомарше, «Вишневый сад» Чехова. Они выдерживают это время, и их хочет публика.
— Их все поставил Марк Захаров.
— Да. Но не надо забывать, что были здесь и другие имена, другая жизнь. Я пришел в театр до Захарова. Шестьдесят один год назад. За это время в театре было пять художественных руководителей, пять директоров. Я видел, как меняется театр, как меняются актеры. Целую жизнь тут прожил. Очень длинную жизнь...
— Знаете, перед встречей я перечитывала наши с вами интервью, и меня поразило, что с первого разговора рефреном идет мысль: я уходящая натура. Такая нота появилась уже очень много лет назад. Надеюсь, вы из-за этого настроения ничего в своей жизни не пропустили?
— Пропустил. Ну конечно пропустил... Знаете, во мне пессимизма больше, чем оптимизма. Вообще в жизни радости меньше, чем всего остального... Все, что мы переживали, остается в нас. Мы из этого состоим. Впечатления, чувства, удары или подарки судьбы, вспышки радости или горя, трагедии, время — это все остается в человеке, это никуда не исчезает...
Если человек немолод, он обычно живет прошлым. Очень хорошо помнит свое детство, ощущение от той радости, беспечности.
Сегодня, перед нашей встречей, был звонок из моего детства, из моей юности, из моей бесшабашности, из моей такой яркой тогдашней жизни. Мне всегда по воскресеньям звонит мой друг Алик Турков. Во дворе его звали Турок.
Мы часто собирались у него дома, человек по десять-двенадцать. В карты играли, выпивали. В классе восьмом он похвастался, что устроился в школу по вождению. Месяца через два-три начал приезжать во двор на самосвале. Я так ему завидовал! Даже хотел бросить школу и стать водителем, как он. К счастью, мама и брат не позволили, заставили доучиться, хотя я школу ненавидел.
— А что любили?
— Двор, друзей. Мы с пацанами гоняли голубей, приставали к прохожим — в общем, хулиганили, задевали кого-нибудь, чтобы подраться. С утра до вечера могли гонять в футбол. Всем делились. Например, долгое время во дворе вообще ни у кого велосипеда не было. И все о нем мечтали, я в том числе. Первому повезло Леве. Его родители — дядя Миша, истопник, который работал в котельной, и тетя Маруся, которая была дворником, купили ему «Орленок». Лева, добрый парень, всем давал покататься, и мы вставали в бесконечную очередь, чтобы хотя бы кружочек проехать.
Мы все нормально и спокойно существовали. Но иногда дрались двор на двор. Причем разборки случались очень и очень серьезные. Даже милиция вмешивалась.
Кто-то считал, что я хожу по краю. Когда учился в классе седьмом, моими друзьями стали 35-летние ребята, уже отсидевшие, которые потом опять сели. Наверное, это было опасным, но ничему плохому они меня не научили. Зато научили дружбе. Мы, пацаны, смотрели на них и видели, что это такое, когда один за всех и все за одного. Что невозможно предать товарища, не помочь ему, не вступиться. И это вошло в меня с детства и живет со мной до сих пор.
Конечно, мы были шпаной. И одевались по шпанской моде. Прохоря (сапоги с высоким голенищем. — Прим. ред.), белые шарфики, поднятые воротнички. Ну, в общем, производили впечатление на простых людей, когда появлялись где-нибудь развеселой компанией.
— Знаю, в этом же наряде вы пошли поступать в Щукинское училище. Читали монолог Пети Ростова из «Войны и мира». Улыбались, и комиссия улыбалась вам в ответ. Вас взяли с первого раза. Так началась ваша новая жизнь. Почему вы вдруг пошли в театральный?
— Думаю, я поступил по блату. Мама дружила с Надеждой Михайловной, вдовой Вахтангова. Как-то она попросила устроить мне прослушивание. Та заверила, что у меня имеются актерские способности. Но я понимаю, что за меня хлопотали.
Такой поворот в театральный институт не был случайным. Театр я любил с детства. Постоянно ходил во МХАТ и в Малый. А уж в Вахтанговском, который был рядом с домом и где работал мой брат, пересмотрел по многу раз все постановки. Какие-то знал наизусть и легко мог стать музейным работником театра.
Я вел двойную жизнь. Своим пацанам во дворе боялся признаться, что обожаю театр. Поступление в Театральное училище имени Щукина оказалось переломным моментом в моей судьбе. Учеба меня захватила. Я стал торчать там с утра до позднего вечера и потерял очень многих арбатских друзей. У меня просто не осталось на них времени. Думаю, это меня спасло от многих бед. Большинства моих дворовых товарищей уже нет на свете. Кто-то погиб, кто-то спился, кто-то попал в тюрьму, или просто судьба не сложилась. Театр сохранил меня от самых разных опасностей...
Но еще раз повторю, в детстве, в юности у нас всех была прекрасная жизнь. И вот мы сейчас с Аликом по часу разговариваем, не можем наговориться. Вспоминаем, о той самой радости, которую испытывали тогда:
— А помнишь, когда голубей ты гонял?
— А помнишь, как мы подрались?
И улетаешь туда, в свою другую счастливую жизнь. И каждый раз в конце разговора я его прошу:
— Алик, я тебя умоляю, не пропадай, давай звони все время.
Он отвечает:
— Да, конечно...
И каждую нашу беседу мы приходим к тому, что сейчас в жизни прыгаем с кочки на кочку. А когда-то под нами была твердая плоть земли, фундамент.
— Тут дело не в возрасте, а во времени, потому что сейчас так существуют все — прыгают с кочки на кочку. Даже у молодых такое ощущение. Хотя, конечно, чем старше человек, тем трагичнее, когда под ногами нет фундамента. И еще я обратила внимание, что многие, вспоминая о своих ушедших родных, которые многое пережили, говорят: хорошо, что их сейчас нет.
— Да, это тоже большой вопрос. У меня эти мысли часто... Я вспоминаю мою маму. Вот где абсолютнейшая драма жизни. Мыслями к маме я возвращаюсь каждый день с утра. У меня есть икона, и у меня есть, что перед ней сказать... Я смотрю на фото отца, которого никогда не видел живым. Его расстреляли в 1937 году, до моего рождения... Наша история, если задуматься, — страшная история. И мы часть ее.
Мама была воспитанной, образованной, из дворянской семьи. Очень красивая и талантливая. Блестяще окончила высшие актерские курсы при Кинофабрике имени Чайковского. У меня хранилась фотография, где она и Александр Роу, ее однокурсник, что-то изображают. Кто-то попросил фото для интервью и не вернул. Мне очень жаль... Потом она с Роу работала. А еще с Николаем Экком, который снял первый звуковой фильм «Путевка в жизнь». Кстати, мама как актриса снималась в немых фильмах. Но когда вышла замуж за отца, посвятила себя семье. При этом никогда не переставала театром интересоваться, дружила с режиссерами, актерами.