Интервью на двоих
Нашли друг друга
Главный редактор L’Officiel Ксения Собчак встретилась с триумфатором «Кинотавра» — Резо Гигинеишвили, которому в этом году на фестивале достался приз за лучшую режиссуру. И в подробностях расспросила его о новом фильме «Заложники». Так мы узнали, зачем было снимать сцену суда с актером с похмелья (подсказка: в кино любят правду жизни), о какой трагедии в Грузии до сих пор никто не может говорить спокойно и чем Резо покорила актриса Тинатин Далакишвили.
Тридцать четыре года назад в Грузии произошла история, которую вспоминают до сих пор — и не без содрогания. Семь молодых людей из достойных тбилисских семей попытались угнать самолет, летевший рейсом Тбилиси — Батуми, чтобы сбежать на Запад. Спойлер к фильму, но все-таки: план сорвался. Закончилось дело одним из самых громких судебных процессов в истории республики — и тем, что большую часть беглецов приговорили к расстрелу. О том, что именно произошло в ночь с 18 на 19 ноября 1983 года, спорят каждую годовщину трагедии — одни обвиняют Гегу Кобахидзе, Иосифа Церетели и их друзей в убийстве членов экипажа, другие, наоборот, романтизируют их образы: как-никак борцы с системой. Об этой истории снимали документальное кино — и даже написали пьесу «Поколение джинсов», которая довольно-таки успешно шла в Тбилиси нулевых. Но «Заложники» Резо Гигинеишвили — первый художественный фильм, снятый на животрепещущий сюжет. И, надо сказать, фильм вышел чертовски успешный: приз за лучшую режиссуру на «Кинотавре» просто так не выдают. Собственно, как и лавры в Берлине.
На Тине: водолазка Max Mara, платье Louis Vuitton
Ну, во-первых, я тебя поздравляю. Призы «Кинотавра» за лучшую режиссуру и лучшую операторскую работу, успех на берлинале.
Резо: Это все невероятно приятно, конечно, но ты знаешь, в Грузии тяжелее всего оказалось показать картину. Потому что там каждый считает, что он лучше знает историю, над которой мы работали семь лет. Талантливый народ, эта трагедия за тридцать лет обросла мифами и легендами. Вот тебе пример: из опрошенных мною людей пятьдесят семь человек утверждают, что Гега Кобахидзе уехал в аэропорт именно из их квартиры.
С Грузией связано много событий, достойных фильма. Почему тебя заинтересовала именно эта тема? Дети элиты…
Резо: Да, золотая молодежь, привилегированные семьи… Когда мы сейчас говорим об этом явлении, представляем себе несущиеся по Монте-Карло машины. Но, наверное, основной привилегией Геги была возможность общаться, например, с такими людьми, как Мераб Мамардашвили. Отец Геги Миша Кобахидзе — замечательный режиссер, и именно это определило круг общения. Мне понятно, почему именно эти люди так неосознанно, интуитивно стремились к свободе, готовы были совершить иррациональный поступок. Это было, как я понимаю, инстинктивное движение, потому что осознать и сформулировать и свести их поступок к единственной мотивации, то, почему они это сделали, невозможно. Можно лишь исследовать быт, погружаясь в атмосферу того времени, которая, например, для Тины, совсем молодой актрисы, оказалась совершенно чуждой. Потому что все, что для нее ценно, было запрещено тогда. Для многих это прекрасное время, замечательные песни, шумные застолья, относительно либеральная Грузия, но если тебе в этой стране хотелось чего-то большего, то сразу было ясно: за флажки нельзя…
Большего — это чего именно?
Резо: Ну как минимум возможности выезжать, смотреть мир… Готовясь к картине, я много людей опрашивал. Айдан Салахова говорила, что, даже будучи студенткой совсем не из простых, знала точно, что никогда в жизни не сможет воочию увидеть Сикстинскую капеллу, только репродукции. И с этим смирялись, ездили в аэропорт Шереметьево, просто чтобы послушать, посмотреть, как самолеты разлетаются в разные стороны.
Так, по-твоему, почему они это совершили? Захват самолета, перестрелка…
Резо: То, что они захватили самолет, — ужасно. Мы пытались ни в коем случае не романтизировать их действия. Но ведь на эту историю можно посмотреть под разными углами. Советский суд вместе с ними посадил на скамью подсудимых батюшку, которого даже не было на борту. Преступление налицо, можно было приговорить их к смертной казни, просто основываясь на законодательстве того времени. Но подключили идеологию, подчеркивали, что они читали Евангелие, что во всем этом участвовал батюшка, чтобы показать — вот к чему приводит вольнодумие… Зачем это? И практически никто, кстати говоря, не возмутился, что расстреливают невинного человека. Может быть, он их надоумил, но нельзя же всех под одну гребенку. На этих людях разная вина, и по-разному можно было бы их наказать. Это одна сторона дела. Вторая: постоянно мелькает словосочетание «золотая молодежь». Советская пропаганда противопоставила элиты и простой советский народ. То, что там случилось, это же преступление телевидения. На котором в то же время тайно снимался фильм «Покаяние», главный фильм перестройки. Спустя какое-то время пришла новая власть. Президент Звиад Гамсахурдия — травмированный человек, диссидент, сидел в тюрьме. В то время каждый, кто боролся с советской властью, объявлялся героем Грузии. Началось возвеличивание таких людей вне зависимости от того, какой они поступок совершили. Боролся с советской властью — значит, что бы ты ни делал, ты герой. Позже, ближе к нулевым, наш товарищ и друг, грузинский писатель Дато Турашвили написал бестселлер «Поколение джинсов», который переведен на разные языки мира и успешно продается. Он романтизирует угонщиков, для него было принципиально важно написать такую книгу в то время, когда Шеварднадзе был президентом. Вся эта номенклатура ЦК, все то поколение для Дато были неприемлемы в современной Грузии, и он намеренно романтизирует этих ребят. Я про то, что в каждом новом контексте времени художники рефлексируют на тему власти, а теперь приходит новое поколение, которое совсем по-другому на это смотрит. Они, вот как Тина, эмоционально никак не привязаны к тому, откуда мы родом. У нас так или иначе есть сантименты, связанные с тем Советским Союзом, воспоминания, рассказы родителей. Есть ностальгия — не по системе, а по молодости. Ведь у моих родителей и их родителей не будет другой молодости.