Культура | Медиа
Очень прошлые шутки
На «Первом канале» вышло юмористическое реалити-шоу Максима Галкина, которое не выглядит ни новым, ни современным. Это закономерный итог развития постсоветского телевидения, считает обозреватель «Огонька»
Разбирая текст песни Влада Топалова «Я помню», Максим Галкин в третьем выпуске программы говорит: «Ну, кто в 2016 году говорит ”не брани“ и ”я устал от дрязг“?..» Это действительно смешно, но те же риторические вопросы можно было бы адресовать и самому шоу «МаксимМаксим». Кто сегодня смеется над текстами поп-песен, разбирая их «с точки зрения филолога»?.. Кто смеется над тем, что и так самопародийно,— над семейными и юмористическими шоу федеральных каналов (а некоторые из них и являются как раз предметом серьезного изучения, в первую очередь для клинических психологов)? Кто смеется над шуткой «мужчины нужны женщинам только для выполнения биологической функции»? Но это такая традиция «допустимого лицемерия»: для «народа», выдуманного тем же телевидением, как считается, нужно рассказывать бородатые анекдоты про «мужиков» и «баб», а не про современных мужчин и женщин.
Фото 1tv.ru
Но вряд ли только сам телеведущий Максим Галкин в этом виноват. Если смотреть шире, не как на «шоу Галкина», а как на проект Константина Эрнста, то «МаксимМаксим» можно рассматривать как попытку телевидения «возвратиться в мир», в состояние «до войны» — во всех смыслах этого слова. А первое, с чем ассоциируется «мир» у большинства постсоветских людей,— это собственно вечный сериал «про Пугачеву и Галкина». А чуть ранее — «про Киркорова и Пугачеву», а чуть раньше — про других мужей примадонны. Выяснилось неожиданно, что это чуть ли не единственный «язык мира», который понятен людям и более или менее артикулирован на постсоветском телевидении.
Теперь, чтобы вырваться из этого ностальгического гетто, из условных 1970‑х или 1990-х, в 2016 год, нужно предпринимать специальные усилия
Однако это вовсе не вызывает смеха. На вопрос: «Почему это не смешно сегодня?» самый простой ответ звучал бы так: «Потому что это несовременно». Но как вообще юмор может быть «несовременным», если, казалось бы, от современности он только и питается?.. Мы живем сейчас, здесь, и даже при всех невзгодах — что может быть проще, чем шутить о сегодняшнем дне?.. Между тем это действительно является проблемой для телевидения, и самое смешное, что телевидение пытается всеми силами эту «проблему» решить. Можно было бы подумать, что дело тут в самой природе телевидения, которое по определению проигрывает в скорости реакции, скажем, интернет-культуре. Но вот опять же есть пример ТНТ и СТС, которые выглядят вполне современно, и шутят хотя местами и зло, но актуально. А здешний телевизионный «замок» (съемки шоу Галкина происходят в поместье Галкина — Пугачевой) наполнен по большому счету призраками. Сам замок имеет тут символическое значение: мы имеем дело с закапсулированной, застывшей во времени попкультурой 1990-х. Можно было бы попутно задаться вопросом: как могло случиться, что в огромной стране на смену этой поп-культуре не пришла какая-нибудь другая ни в 2000-е, ни в 2010-е? Между тем это оказалось возможным: поп-культура в России, вопреки своей природе, способна долгое время сохраняться в неизменном виде, как в вакуумной упаковке, в параллельной реальности. «Как же вы живете?» — упрекал Штирлиц профессора Плейшнера. И тот, упрямо дернув головой, отвечал с вызовом: «Живу, как видите!..»
Интересна в этом смысле и стилистика шоу: это гибрид «низкого юмора» образца 1990-х («что растет, то и отращиваю») и эстетики поздних 1970-х (плюш, оркестр, атмосфера «Кабачка 12 стульев»). Создатели уже сами заметили некоторую «замороженность» шоу и явно на ходу вносили коррективы. В третьем выпуске уже и люди помоднее, но и певица Глюкоза, и певица Юля Волкова тоже давно уже не новость; тем более упакованные в формат почему-то программы «Ералаш».
Неудача с программой «МаксимМаксим» — это такой бумеранг, который вернулся на «Первый канал» почти 20 лет спустя. В 1997 году здесь (тогда телеканал назывался ОРТ) Константин Эрнст придумал проект «Старые песни о главном», тем самым загнав телевидение в это «вечное прошлое». Как говорилось в одной книге, «вы же и убили-с»; парадокс в том, что «остановили время» на тот момент два главных интеллектуала российского телевидения, Константин Эрнст и Леонид Парфенов. Судьба их сложилась по-разному, их взгляды на жизнь, вероятно, тоже различаются, но именно они и породили в свое время моду на эстетическую ностальгию, которая затем оформилась социально и политически. И в конце концов этот формат «старых песен» поглотил самих создателей, исключив из повестки любые «новые песни». И теперь, чтобы вырваться из этого ностальгического гетто, из условных 1970-х или 1990-х, в 2016 год, нужно предпринимать специальные усилия.
Галкин известен в первую очередь как пародист, но кого ему сегодня пародировать? Он сам вспоминает, что когда-то пародировал Горбачева или Ельцина, но на этом и останавливается; действительно, кого же ему пародировать сегодня? Попутно понимаешь, как много у нас появилось «святого», табу — людей и тем, над которыми смеяться нельзя. И что пародисту в таких условиях больше нечем заняться.
Темы шуток крутятся вокруг трех концептов — дом, машина, телевизор; собственно, это все то, что перестало быть дефицитом за прошедшие 25 лет, своего рода «главное завоевание декабря» (имеется в виду декабрь 1991 года); но сами герои живут в еще более глубокой «вечности». Кристина Орбакайте подпевает песне Аллы Пугачевой (этот сюжет вполне можно было бы представить даже в позднесоветское время). Максим Галкин высмеивает Никиту Джигурду, который считался «культурой прошлого» даже еще в далеком прошлом. Галкин шутит над Джигурдой — это все равно что «Райкин шутит над Раневской». Или вот он шутит про Беллу Ахмадулину — и чувствуется, что аудитория, которая автоматически хохочет над любой шуткой, собственно, уже и не знает, кто такая Ахмадулина. Во всем этом есть какое-то отставание на целую эпоху. Для равновесия, вероятно, надо было бы, чтобы кто-то в этой же программе шутил и над самим Галкиным. В первом выпуске так и было — с помощью Ивана Урганта, но потом сочли, вероятно, что это слишком сложная схема.
Поразительно, но это соединение «доброго юмора» 1970-х с «недобрым юмором» 1990-х дало в результате странную химическую реакцию: сама собой выделилась тема, которая долгое время считалась табуированной. Речь идет о бедности; в «МаксимМаксим» с легким презрением шутят о тех, кто ездит в маршрутках, кто солит капусту в банках, и над теми, кто на всем экономит. Смеяться над этим можно, почему нет, но опять-таки эти шутки опоздали на целую эпоху, когда как раз и стоило бы высмеивать советское крохоборство. Но тогда у нас принято было шутить над богатыми, и теперь мы имеем дело с такой своеобразной компенсацией. И сегодня, когда Филипп Киркоров выступает в антикризисном скетче на тему «маленькие хозяйственные хитрости» — чистка ковра или окна с помощью народных средств,— это выглядит скорее как издевательство.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl