Почему мы умеем выражать соболезнования
Психотерапевт Меган Девайн — о том, что принятые в обществе слова поддержки никому не приносят облегчения
В 2009 году психотерапевт Меган Девайн потеряла любимого человека. Этот непростой опыт открыл ей глаза на не очевидный, но важный факт: представления о том, как нужно переживать горе, принятые в обществе, только усугубляют страдания горюющего. Боль от утраты, совершенно естественно возникающая в такие моменты, считается чем-то ненормальным. Тем, от чего как можно скорее нужно избавиться. Это в корне неверный подход, говорит Девайн. Смерть близкого — трагедия настолько глобального масштаба, что ее никогда не получится полностью пережить и забыть. Единственный способ: восстановившись от шока, принять случившееся, сделать точкой отсчета и построить рядом новую жизнь. Об этом Девайн написала книгу «Поговорим о смерти». Reminder публикует с сокращениями отрывок из нее.
Когда я работала над этой книгой, умер отец моей очень близкой подруги. Через неделю после его смерти она написала мне: «Люди присылают мне такие милые открытки с соболезнованиями. Почему я из-за этого так злюсь? Я ненавижу их самих и их тупые открытки. Даже самые приятные слова кажутся мне обидными».
Сильное горе — это невозможность: его нельзя «исправить». Слова утешения лишь раздражают. «Помощь» других ощущается как вторжение, их попытки сблизиться с вами или понять ваши ощущения выглядят нелепыми или грубыми. Каждый стремится высказать свое мнение о том, как именно вы должны горевать и как вам начать чувствовать себя лучше. Банальности о том, что вы выйдете из этой ситуации «сильнее», и увещевания о том, что надо «помнить о хорошем», кажутся пощечинами.
Почему же слова утешения нам так неприятны? Перед смертью моего партнера я читала книгу доктора Уэйна Дайера There Is a Spiritual Solution to Every Problem («У каждой проблемы есть духовное решение»). Это отличная книга. После того как Мэтт погиб, я попыталась продолжить чтение, но не смогла. Было очень неприятно, как будто из каждой буквы торчали острые шипы. Я пыталась найти утешение в тех словах, которые раньше казались добрыми и умиротворяющими, но ничего не получалось.
Я отложила книгу. Опять взяла. Шипы по-прежнему ранили, слова казались нескладными, и я снова отложила ее.
Книга осталась лежать на журнальном столике, и через несколько недель я случайно зацепилась взглядом за ее название: «у каждой проблемы есть духовное решение». У каждой проблемы. И вдруг я поняла. Может быть, у каждой проблемы и есть духовное решение, но горе — это не проблема, которую надо как-то решать. Оно не «неправильно», его нельзя «исправить». Это не болезнь, его не надо лечить. Если нам что-то неприятно, то мы считаем, что это неправильно. Горе болезненно, и потому люди думают, будто оно — что-то «плохое». Мы отовсюду слышим, что надо облегчить, оставить позади, думать о времени, когда боли не будет. Ведем себя так, словно от чувства скорби надо избавиться как можно скорее, словно это отклонение от нормы, требующее исправления, а не естественная реакция человека на утрату. Большинство людей воспринимают горе именно так: как проблему, требующую решения. Ваши друзья и родственники видят, как вы страдаете, и хотят избавить вас от боли. Независимо от того, высказывают они это напрямую или нет, но именно по этой причине слова утешения обычно звучат ничуть не утешительно. Намеренно или нет, пытаясь избавить вас от бремени страданий, люди не дают вам той поддержки, в которой вы нуждаетесь.
Я ответила своей подруге, что те милые открытки с соболезнованиями ощущались как оскорбления именно потому, что по своей сути они пытались убрать ее боль. Они игнорировали реальность ситуации, которая заключалась в том, что человек переживает трагедию. И потому люди зачастую невольно ухудшают ваше состояние, когда пытаются пригладить, утолить или прогнать вашу боль. В этой главе мы рассмотрим ситуации, когда утешение и соболезнования, высказанные с самыми благими намерениями лично или с помощью милых/мерзких открыток, приводят к прямо противоположному результату.
Я тоже!
Когда люди узнают о вашей утрате, многие пытаются проявить участие, рассказывая о собственном горе — начиная от «у меня тоже умер муж» и заканчивая «когда мне было восемь лет, у меня умерла рыбка, так что я прекрасно знаю, что ты чувствуешь».
С помощью рассказов о собственных трагедиях мы как бы сообщаем человеку, что понимаем его чувства: «Я тоже прошёл по этому пути. Я знаю, каково это». Историями об утратах принято делиться, чтобы испытывающий скорбь человек не чувствовал себя одиноким в своем горе. Но обычно из этого ничего не выходит: сравнение одного страдания с другим чаще дает противоположный результат. Один опыт горя не всегда может быть свободно наложен на другой. Боль так же индивидуальна, как и любовь. Если кто-то пережил утрату — даже похожую на вашу, — это вовсе не значит, что он вас понимает. Когда кто-то рассказывает вам о своей трагедии, он надеется уменьшить вашу боль. Это правда, но не вся. Каждый несет в себе собственное горе — груз небольших ежедневных потерь и крупных катастроф, изменяющих всю жизнь. И поскольку в нашей культуре не принято проговаривать негативные эмоции, у каждого в запасе есть огромный перечень невысказанных и невыслушанных переживаний. Когда вы демонстрируете свою боль, то как будто распахиваете дверь принятия и открытости. Когда вы начинаете говорить о своей утрате, то как будто даете разрешение другим тоже это делать, и каждый думает: «О, слава богу, наконец-то мы заговорили о горе. Давайте и я расскажу о том, какие страдания выпали на мою долю!»