Диван
Джессика Честейн
“Я вообще никогда не играю. Даже в кино”
Она стала звездой стремительно, но ей не всегда везло. Она из семьи почти за чертой бедности и к работе относится «по-пролетарски»: месяцами готовится к ролям в музеях и библиотеках. А на оскаровскую церемонию предпочитает пойти с бабушкой. Встреча с Джессикой Честейн, которая знает, что самый короткий путь – вверх почти по вертикали.
Рыжие люди мне кажутся несколько легкомысленными. Чуть несерьезными. И часто радостными. К Джессике Честейн относится только последнее: она – правда-правда – в реальности просто радует глаз. И когда она смеется, в ней смеется все – глаза, плечи, маленькие белые руки, и нога, закинутая на ногу, и веселые туфли-балетки с имитацией звериной мордочки, и ярко-зеленая рубашка, и белые брюки со сборками на манжетах, какие-то девчоночьи, детсадовские. Она явно от природы неунывающий человек. Но в ней нет, совсем нет легкомыслия. Кстати, она некрасивая – вы заметили? Носик уточкой, бледная кожа, белесые ресницы. Но вы ведь не заметили. Я тоже не заметила. Она до такой степени актриса, что может быть любой. Она жалкая, обольстительная, хищная, трогательная, преступница, жертва, гот в черной коже и дева в кринолине. Мы ее видели рокершей в «Маме» Андреса Мускетти, злодейкой в «Багровом пике» Гильермо дель Торо, агентом ЦРУ и «Моссада» в «Цели номер один» Кэтрин Бигелоу и «Расплате» Джона Мэддена, нелепой домохозяйкой-неудачницей в «Прислуге» Тейта Тейлора, скорбящей матерью в «Исчезновении Элеанор Ригби» Нед Бенсон, матерью-мадонной, воплощением самоотверженности в «Древе жизни» Терренса Малика и наконец, Саломеей с ее обольщением и вероломством. Да, в документальном фильме Аль Пачино о том, как он ставил спектакль по уайлдовской «Саломее», она в реальности продемонстрировала то, что Наоми Уоттс фантастически сыграла у Дэвида Линча в «Малхолланд Драйв». Помните эпизод, когда безнадежная провинциалка в белокурых кудельках является на пробы… и в какой-то момент уже не понимаешь: вот это происходит с ней лично или пробы начались и она уже в роли? Именно такой эпизод есть у Аль Пачино – отважный режиссер выбирает на главную роль никому не известную рыжую девушку (сам Пачино играл Ирода). Она угловато выходит на сцену… И происходит превращение. Пожалуй, второй такой актрисы в ее поколении нет – обладать столь яркой внешностью и так легко отказываться от своеобразия… Но она – это она. Ее нельзя не узнать, нельзя не отделить от фона. А Честейн, сидящая передо мной, не имеет ничего общего со всей этой мощью – своего актерского дара, способности управлять нашими эмоциями, умения организовать вокруг себя пространство экрана и при этом быть лишь частью целого. И никакой легкомысленности. Наоборот, она берет всю ответственность на себя – сама начиная наш разговор под запись.
Джессика Честейн: Только не спрашивайте меня, как я стала знаменита за сутки. И что я чувствовала, когда шла по красной дорожке Канна с Брэдом Питтом и Шоном Пенном. После стольких лет отказов и неудачных проб. Не спрашивайте.
Psychologies: Это почему?
Дж. Ч.: Потому что… Да ведь мне все этот вопрос задают – про мой 2011-й, когда сразу шесть фильмов, которые снимались в разное время, вышли в течение полугода. И меня стали узнавать. Понимаете, мне было уже 34, это возраст, когда другие, более успешные актрисы со страхом думают: что же дальше? Я уже не девушка, маловероятно, что сохранюсь как романтическая героиня… И будут ли меня теперь хотеть… во всех смыслах (смеется). В том числе – и будут ли снимать. Мне было уже 34. И я понимала, что действительно ценно, а что так, декор. Когда мне было 25, покончила с собой моя сестра Джульет. На год меня младше. Мы мало виделись перед этим – она поссорилась с мамой, решила жить с нашим биологическим отцом – мы только в старших классах узнали, что он наш отец, в свидетельстве о рождении в графе «отец» у нас прочерк. Родители были подростками, когда соединились, потом мама от отца ушла… Джульет страдала депрессией. Долгие годы. И отец ничем ей помочь не смог. Она застрелилась из его пистолета в его доме… Ей было 24 года… Мы росли вместе, а я ей тоже помочь не смогла. Это все меня перевернуло: мои представления – об удачах, неудачах, деньгах, карьере, о благополучии, об отношениях, о шмотках, об «Оскарах», о том, что кто-то может считать меня дурой… Обо всем. И я стала расценивать свою жизнь как сплошную удачу. Не взяли в картину – фигня какая, зато я работаю и зарабатываю. У него появилась другая? Уж как-нибудь переживу, я же жива.