«Не читатели, но читательницы ждут!»
Весной в серии «Гендерные исследования» издательства «Новое литературное обозрение» вышла книга Марии Нестеренко «Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века». Главная героиня книги — Анна Бунина, популярная в начале XIX века и практически забытая сегодня поэтесса, которую, как и многих, называли «русской Сапфо». Редакторы «Полки» поговорили с Марией Нестеренко о том, каким образом складывалась репутация женщин-писательниц в России в XIX веке, какую роль в этом процессе играли мужчины и каких поэтесс и писательниц не хватает в школьном литературном каноне.
Лев Оборин: Каким образом вы начали заниматься этой темой? Почему именно Анна Бунина?
Мария Нестеренко: У меня со студенческих времён был большой интерес к неочевидной литературе, которая остаётся за рамками канона. В какой-то момент, ещё никак не относясь к феминистскому движению, я узнала, что в XIX столетии тоже были поэтессы и писательницы. Мне стало интересно, почему, собственно, мы про них ничего не знаем, никаких имён. Со временем это стало моим профессиональным интересом: я написала диссертацию, которая легла в основу этой книги.
Анна Бунина — интересный персонаж сама по себе. В XVIII столетии поэтессы уже были: женщины публиковались в литературных альманахах и журналах. Более того, складывается впечатление, что их к этому поощряли. Но Бунина не просто публиковала стихи, а сделала писательство, поэзию своей стратегией. Она получала всевозможные поощрительные пенсионы от императорской фамилии и прочие такого рода вещи.
Л. О.: А если мы говорим, чуть отвлекаясь от Анны Буниной, о российском женском письме, откуда принято начинать отсчёт? Кого мы можем назвать первой писательницей или поэтессой, писавшей по-русски?
Елизавета Подколзина: Логично представить, что это Екатерина Вторая.
М. Н.: И да и нет. Екатерина, конечно, в рамках собственного проекта «философ на троне» писала всевозможные пьесы и памфлеты. Сложно сказать, кто была та самая первая… В XVIII веке были единичные стихотворные опыты, но у нас сохранилось мало документов. Мы не знаем, как себя позиционировали эти женщины. Потому что есть «большая» литература, а есть «побочная», маргинальная деятельность — переводы, детская литература, где никто не претендует на звание Литератора с большой буквы Л. Женщины чувствовали себя более свободно в этом пространстве.
Что касается первой поэтессы, я бы всё-таки осторожно назвала Анну Бунину. Она не первая женщина, начавшая писать стихи. Но первая, кто много рефлексировал по поводу письма, своего места в каноне. Если мы почитаем её поэтический сборник «Неопытная муза», мы увидим, что она была очень прозорливой, ироничной и хорошо понимала, как устроены литературные иерархии, как надо себя держать, чтобы чего-то достичь.
Е. П.: Давайте попробуем сконструировать образ женщины, которая могла начать писать в то время. Почему это удалось Анне Буниной и почему до нас не дошли другие тексты.
М. Н.: Здесь важно упомянуть фигуру Карамзина и карамзинский сентименталистский канон. В начале XIX века началась некая феминизация литературы: обычно под этим подразумевается и то, что литература пишется для женщин, и то, что женщины в эту литературу приходят. Если мы посмотрим на журналы, которые издавали сентименталисты — «Московский Меркурий» или «Вестник Европы», — в них приглашали публиковаться женщин. Собственно, название книги — «Розы без шипов» — из воззвания главного редактора. Дескать, «литература для женщин — словно роза без шипов». Так женщин делали неконкурентоспособными: вы там пишите себе, но это не серьёзная литература.
Интересно, что сентименталисты призывали женщин заниматься литературой, но при этом в «Московском Меркурии» нет ни одной женской публикации, а в «Вестнике Европы» их буквально единицы. Последователь Карамзина Владимир Измайлов, издававший воспитательный журнал с актуальным ныне названием «Патриот», прямым текстом говорил: не надо этих ваших французских веяний. Воспитывайте детей, кормите их грудью, а писательство — это страшный разврат. Эту идею можно встретить в критике и сейчас. В 1830–40-е годы была популярна идея о том, что пишущая женщина сродни продажной. Потому что все эмоции, мысли, чувства, которые должны быть адресованы кругу ближних, доступны всем. В «Патриоте» есть потрясающее сравнение: издатель, который берёт тексты, написанные женщинами, чуть ли не сутенёр.
Е. П.: А какой социальный статус или социальный образ был у Анны Буниной и вообще писательницы того времени?
М. Н.: В начале XIX века это всегда была девушка, женщина дворянского происхождения. Если говорить о Буниной, в том, что она многое поставила на занятие поэзией, не последнюю роль играло её финансовое положение. Бунины — известный, древний род. Состояние, которое досталось детям, было поделено между всеми братьями и сёстрами. Бунина его забирает, уезжает сначала в Москву, потом в Петербург, быстро тратит на учителей, на какие-то такие вещи. А потом ей не остаётся другого выхода, кроме как пытаться монетизировать свои умения.
Если возвращаться к социальному статусу, во время Буниной писали всегда дворянки. Позднее, когда наступает пора разночинства, в литературу приходят женщины из духовенства, из городской интеллигенции и так далее. У Ирины Савкиной есть книга «Провинциалки русской литературы» — это, с одной стороны, метафора женской литературы, её буквально во всех грехах обвиняли — некачественная, провинциальная и так далее; а с другой стороны, в определённый момент провинциальные дамы действительно стали писать критические статьи и посылать их в журналы.
Л. О.: Мне хочется вернуться к цитате Измайлова по поводу французских влияний, которые необходимо искоренять. Ведь действительно женщины, вступавшие в литературу в начале XIX века, могли ориентироваться на гораздо более многочисленные западные, и в частности французские, примеры — от Мадлен де Скюдери (Мадлен де Скюдери (1607–1701) — французская писательница, представительница прециозной литературы. Осиротела в шестилетнем возрасте, но получила хорошее образование. По убеждению не выходила замуж, за что позднее её считали предшественницей феминизма. Свои романы — «Ибрагим, или Великий паша», «Артамен, или Великий Кир», «Клелия, римская история» и другие — печатала под именем брата. Мадлен де Скюдери стала прототипом героини рассказа Эрнста Гофмана «Мадемуазель Скюдери». В 1695 году по повелению короля Людовика Великого во Франции выбили медаль с изображением писательницы.) и Жермены де Сталь (Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн, мадам де Сталь (1766–1816) — французская писательница, публицистка, одна из важнейших деятелей европейской культуры рубежа XVIII–XIX веков. В юности увлекалась руссоизмом, во время Великой французской революции бежала в Швейцарию, где начался её многолетний роман с Бенжаменом Констаном. Вернувшись в Париж в 1796 году, завела знаменитый литературный салон. В начале 1800-х начала резко высказываться против Наполеона Бонапарта, была вынуждена покинуть Францию. В Германии сблизилась с Гёте, Шиллером, Августом Шлегелем; написала большую книгу «О Германии». В 1812 году посетила Россию, познакомилась с Карамзиным, Батюшковым и другими русскими литераторами и аристократами. Смогла вернуться в Париж после падения Наполеона, писала исторические работы о революции.), имя которой уже в то время гремело, до мадам де Жанлис, которая была создательницей огромного количества таких нравоучительных романов. Мы помним, что в «Войне и мире» её именем дразнят слишком правильную, слишком любящую нравоучения сестру Веру. Каким образом французская и западная литература, где литературная практика для женщин стала доступна и раньше, влияла на русскую? И вообще можно ли сказать, что русская литература в какой-то момент начала выстраивать свои иерархии и возможности продвижения по этим иерархиям на западный манер в отношении женщин-писательниц?
М. Н.: Да, безусловно. Ровно в той же степени, в какой вообще можно говорить о «западизации» русской литературы, которая происходит с XVIII века. В XIX веке сентиментализм, а потом поколение Пушкина начинают активно воплощать эти идеи. Что касается разных ролевых моделей, это безумно интересный вопрос. Из всего разнообразия писательниц, благодаря стараниям Карамзина и компании, у нас больше всего в почёте была госпожа Жанлис, которую читать было невозможно. Но за счёт того, что она была благообразная, правильная и сочиняла в основном разные педагогические вещи, её сделали главной моделью. У неё, кстати, есть сочинение «Женщина-автор» или «Женщина-писательница», в котором юная девушка захотела стать писательницей: она проходит ряд испытаний, раскаивается и становится на стезю всех прочих женщин. Карамзин эту повесть опубликовал чуть ли не в первом номере «Вестника Европы». За счёт того, что это написано женщиной, это прочитывалось прямо как исповедь. Но при этом, конечно, Жанлис не останавливалась и была крайне успешной писательницей.
Л. О.: Донцова своего времени, да?
М. Н.: Абсолютно. Примерно такой же уровень продуктивности. Интересно, что установилось такое противостояние её и Анны Радклиф (Анна Радклиф (1764–1823) — автор «Удольфских тайн», «Итальянца», «Романа в лесу» — абсолютных бестселлеров в Европе начала XIX века. Начавшая писать, чтобы занять часы досуга, Радклиф выпускает книги на протяжении семи лет, потом резко бросает занятия литературой, испугавшись популярности. Её леденящие кровь романы вызвали волну подражаний, повлияли на Вальтера Скотта и Эдгара По.)