Россия и мир | Проблема
«У нас обследований боятся больше, чем рака»
Главный онколог Москвы Игорь Хатьков рассказал «Огоньку», почему вокруг самой наукоемкой отрасли медицины то и дело вспыхивают скандалы, можно ли вылечить рак за один день и что нужно есть, чтобы защитить себя от болезни.
— Игорь Евгеньевич, какие проблемы вы как главный онколог Департамента здравоохранения Москвы считаете сегодня самыми острыми?
— Все проблемы онкологической помощи базируются на том, что количество больных постоянно растет. А нам нужно обеспечить всем доступ к самой высокотехнологичной помощи — онкохирургии, химиотерапии и лучевой терапии. Ежегодно онкологической патологией у нас заболевает порядка 40 тысяч человек. Это связано с общим увеличением продолжительности жизни. Иногда врачи говорят даже так: все больше людей доживает до своего рака. Потому что рак — это сбой в механизме регуляции нормального клеточного деления, который с возрастом, естественно, происходит чаще, чем у молодых людей. Среди больных раком у нас 40 процентов пациентов — старше 70 лет.
Еще проблема, которая перед нами стоит, актуальна для всего мира — ранняя диагностика. Мы должны научиться выявлять онкологические заболевания на самых ранних стадиях, потому что в этом случае лечение будет и более эффективным, и более дешевым. Вот сегодня мы оперировали «запущенный» случай и одних только расходных материалов было потрачено более чем на 150 тысяч рублей!
Наконец, отдельная проблема — то, что мы называем маршрутизацией пациентов. Москва в принципе сложный город с точки зрения налаживания какой-то системы помощи. На ее качество влияет даже то, что город имеет радиальную структуру и непросто соотнести учреждения между собой, понять, как пациенту будет удобнее перемещаться.
— Пациенты зачастую вообще не могут понять, куда им нужно идти и на какую помощь они имеют право. В итоге блуждания между поликлиникой и онкодиспансером отнимают драгоценное время.
— Все верно, проблемы существуют как раз на догоспитальном этапе. Стратегию лечения разрабатывают в онкодиспансере, но зачастую пациенты попадают туда далеко не сразу, потому что тратят много времени на прохождение всех необходимых исследований. Это притом что в результате модернизации и реформирования здравоохранения качество оснащения поликлиник у нас резко возросло. И теперь просто нужно заставить это оборудование работать. Ведь в принципе такие банальные с точки зрения медицины диагнозы, как рак желудка, толстой кишки и другие патологии, вполне может поставить врач общего профиля, чего мы и стараемся добиться в Москве. Сегодня ведется большая работа по обучению врачей общего профиля стандартам обследования онкологического пациента. Но пока в амбулаторном звене врачи иногда недостаточно внимания уделяют жалобам пациента.
— Конечно, недостаточно, ведь у терапевта по новым стандартам на пациента отведено 10–15 минут, при этом треть времени он заполняет электронную форму.
— Да, времени, наверное, недостаточно. Но сегодня в Москве внедрена система ЕМИАС, которая облегчает доступ пациента к врачу поликлиники. Она постоянно совершенствуется, и временные нормативы, я не сомневаюсь, будут расти.
Чтобы помочь терапевту правильно действовать, Департамент здравоохранения издал приказ об оказании онкологической помощи жителям Москвы, где подробно прописан алгоритм действий амбулаторного врача в ситуации, когда к нему приходит пациент с каким-то подозрением на онкологию. На базе Московского клинического научного центра мы организовали специальные курсы: раз в два месяца у нас собирались специалисты разных направлений и читали терапевтам лекции по онкологической настороженности (консультируя пациента, врач должен постоянно держать в голове риск онкологии.— «О») и ранней диагностике. Так что мы потихонечку движемся к решению этих проблем.
— Судя по откликам читателей, пока движение очень медленное. Многие отмечают: из районных поликлиник ушло много врачей, которые работали там десятки лет, на их места пришли медики из стран СНГ, которые, по мнению пациентов, нередко не обладают достаточной квалификацией. А уж про навыки ранней диагностики в онкологии и речи нет…
— Те, у кого все сложилось хорошо, просто меньше пишут об этом в Сети. Но они есть! Я вот лично знаю студента мединститута, который недавно обратился в районную поликлинику и пришел в восторг. Перед этим он был в Нью-Йорке и случайно попал в городскую больницу, так там к нему никто не подходил 5 часов. Небо и земля, говорит!
Если же смотреть по цифрам, то в 2015‑м у нас на 4 процента увеличилось количество больных, чей диагноз был выявлен на первой стадии. Думаю, что, когда будет готова статистика по 2016 году, ситуация будет не хуже. Так что в целом мы постепенно ставим систему на нормальные рельсы. Знаете, на Востоке одним из самых тяжелых проклятий считается пожелание «жить в эпоху перемен». Так вот, мы живем в эпоху перемен, причем, мне кажется, в столице мы самые тяжелые моменты уже пережили. Мы создали действующую структуру, работу которой нужно подправлять и отлаживать.
В регионах, наверное, все значительно сложнее. Недавно на одном совещании коллеги говорили, что в районных центрах большие проблемы с кадрами в амбулаторном звене, там некому работать. Но здесь мне комментировать сложно. Я вижу, что в Москве работать можно и, самое главное, работать тут интересно.
— А как ваш центр перенес слияние с 60-й больницей? Удалось сохранить персонал?
— У нас, конечно, тоже было сокращение штатов. При этом мы, с одной стороны, медиков увольняли, а с другой — набирали, так как создавались новые высокотехнологичные направления. Но люди тоже собирались выходить на демонстрации, так как боялись, что пожилым будет негде лечиться. Сегодня жизнь все расставила по местам. Эти самые пожилые люди сегодня лечатся у нас же, но совсем в других условиях, получая не просто услуги по уходу, как было раньше, а самую высококвалифицированную помощь.
— Как оптимизация здравоохранения коснулась столичных «онкологических коек», как город будет компенсировать их отсутствие?
— Именно онкологические койки в целом при оптимизации не сократились. Могу сказать на нашем примере: при объединении центра с больницей у нас было 1500 коек, а сейчас активно функционирует 829. При этом мы стали делать в 2,5 раза больше операций, причем в десятки раз более сложных, чем раньше. И общее количество больных у нас тоже выросло в три раза. Не исключено, что мы и дальше будем сокращать койки, потому что есть достаточно много больных, которым не требуется стационарное лечение.
— А не получится в результате так, что пациенты после сложных вмешательств не будут иметь возможности отлежаться, прийти в себя…
— Не буду говорить, что у нас все люди лежат по два дня, к этому мы пока еще не пришли. Но тут есть много нюансов. Например, в нашем центре порядка 70 процентов операций в онкологии выполняются эндоскопически. При некоторых опухолях, например при раке желудка или поджелудочной железы, эта доля достигает 95 процентов. Здесь на реабилитацию уходит 3–4 дня. Если же операции полостные, то люди лежат 5–6 дней.