Культура | Чтение
Обмен коллекции на свободу
Как складываются коллекции крупнейших музеев? Иногда за приобретением новых экспонатов стоит детективная история. Об одной из них — истории поступления рисунков Малевича, Суетина и Чашника в собрание Третьяковской галереи — рассказывает глава из книги Николаса Ильина «Мои чужие тайны», которую публикует «Огонек»*
Была одна занятная история в России в середине девяностых годов минувшего века. Сын одного моего старого друга был арестован. Шло следствие. Дело состояло в том, что парень в поисках приработка согласился стать посредником и передал от одного гражданина другому рисунки: от продавца покупателю. А покупатель установил, что рисунки фальшивые. Продавец настаивал на том, что передал настоящие, а покупатель получил фальшивые от посредника. Так продавец оказывался жертвой сам, а посредник становился преступником. И узнать, что произошло на самом деле, не представлялось возможным — то ли продавец дал фальшивые рисунки, то ли посредник их действительно подменил. Следствие допускало, что посредник сам мог быть таким талантливым художником, что делал прекрасные копии, либо у него есть люди, которые их делают.
Отец парня был в полном шоке, а уж в каком состоянии был тридцатилетний парень, который оказался в тюрьме, легко представить. Он сидел в камере предварительного заключения в городской тюрьме, но не был еще осужден: ни суда, ни приговора не было. Шло следствие, которое выясняло, что на самом деле произошло.
Скажу сразу, что парень им вообще был не нужен — они давно следили за торговцем картинами. Следили именно потому, что было известно, что тот торгует фальшивками. Но зацепиться было не за что: торговец был умным человеком, никогда не светился ни при одной сделке, а всегда использовал посредников. Разных интеллигентных детей из приличных семей. Платил им какие-то небольшие деньги за услугу и так устраивал свои дела. А сын моего друга хотел подработать. Отец в отчаянии позвонил мне в Германию, все рассказал. Я вскоре приехал в Россию и нашел его в предынфарктном состоянии. «Ник, помоги!» — просил он. Как я мог помочь, ни он, ни я не представляли. Но я в это самое время приехал вести переговоры в Министерстве культуры об очередном совместном проекте.
Фото: Wireimage / Getty Images
Я обратился с вопросом к министру культуры, нельзя ли как-то помочь. Сказал ему, что готов выступить в защиту юноши, но не знаю, как это осуществить. Министр сказал, что это очень деликатная миссия и он подумает, кто может помочь. Вскоре он узнал, что только один человек, который занимается следствием, может решать, что и как делать с подследственным. Но он готов выслушать мои свидетельские показания в защиту задержанного. И велел мне приехать.
Я приехал в министерство. Министр кому-то позвонил, и вскоре пришел человек в штатском. Наверное, из органов. Он поговорил со мной, и на следующий день мне, прямо в гостиницу, пришла повестка — вызов явиться в кабинет следователя в московской тюрьме. Мне все было очень любопытно. С моей страстью к авантюрам мне было интересно оказаться в тюрьме и словно со стороны наблюдать за происходящим. Меня не оскорбляли, не унижали, разговаривали со мной вежливо, но ужас пробирал до костей: кругом были решетки на окнах, люди в униформах, каких я никогда прежде не видел. От меня потребовали отдать все, что у меня было, и я отдал паспорт, деньги, все удостоверения личности, телефон и стал господин Никто. Меня еще обыскали. Я понимал, что это была очень деликатная миссия, и был согласен на все, чтобы оказаться внутри.