«Жизнь — сапожок непарный»: книга о советской женщине и репрессиях
Книга «Жизнь — сапожок непарный», написанная театральной актрисой Тамарой Петкевич, — образец «лагерной» литературы XX века. С разрешения Издательской Группы «Азбука-Аттикус» редакция Forbes Woman публикует отрывок, в котором актриса описывает допросы — после того, как один из следователей внезапно признался ей в любви
Мне было до ужаса страшно. Разламывался, трещал весь мир. Я не могла этого вынести.
— Пусть меня уведут в камеру.
После допроса с «объяснением», пребывая в панике, растерянности, я, как мне показалось, наконец нашла выход. В камере рассказывали, что у арестованного есть право просить другого следователя. Едва меня вызвали на следующий допрос, я заявила:
— Прошу передать мое дело другому следователю. Если вы этого не сделаете, я обращусь к начальнику тюрьмы.
— Думаю, вы правильно поступили, — ответил он, — что сказали об этом сначала мне, а не начальнику тюрьмы. Знаете, что будет с вами, если я передам ваше дело другому следователю? Вас упекут на все пятнадцать лет!
— Пусть. Сколько дадут, столько и дадут. Все равно.
— Кому? Мне не все равно. Я не теряю надежды, что вы уйдете отсюда на свободу...
И продолжал увещевать:
— Выкиньте мысли о другом следователе. Вы для меня только подследственная, и все. Понятно? Верьте мне.
В идее замены следователя было нечто большее, чем потребность избежать несусветных объяснений. Другой следователь мог лучше относиться к Эрику, короче и определеннее вести допрос. Враждебность тоже обязана быть четкой и ясной. Однако ни к одному из шести следователей, которые наведывались на допросы и спрашивали, люблю ли я Бальзака, я попасть не хотела. Все они, как один, были чуждой, незнакомой породы. Но я стояла на своем: «Другого следователя!»
— Поймите наконец: для вас это смертельно.
— Смертельно? Почему?
— Читайте! — протянул он мне пачку листов. Машинописный текст гласил: «Петкевич превозносила военную технику Гитлера, говорила, что мечтает о его приходе... говорила, что ненавидит советскую власть» и т. д. Запомнить все я была не в состоянии. Это формулировала уже не Муралова, нет. Кто-то другой.
Не дав дочитать и десятой части, следователь выхватил у меня листы и разорвал их в клочья. Теперь не узнать, кто автор сфабрикованного текста. И зачем он уничтожил написанное? Не инсценировка ли это? После ознакомления с очередным клеветническим доносом я поняла, что напрочь врыта и зацементирована в эти стены. Освобождение могло прийти лишь с разрушением самих стен.
Предъявленные обвинения — связь с «центром», террористические и диверсионные задания, восхваление техники Гитлера — вытекали из наклеенного в свое время в Ленинграде этим же самым органом власти политического ярлыка: «Эта девочка не может хорошо относиться к советской власти». Но если при этом, пусть единожды, нечаянно, следствие прорывается за кордон штампа и признает: «Знаю, вы невиновны», то на чем же в таком случае зиждется противостояние следователя и заключенного, похожее на смертный бой?